Дневник мотылька

И вот она пригласила меня на воскресный ланч в дом ее дедушки и бабушки. Вернее, в поместье ее дедушки и бабушки. Лет двести тому назад это был одноэтажный каменный домик. За прошедшие века он оброс многочисленными пристройками, увеличился в размерах. Были здесь даже подъемник и потайные ходы между комнатами наверху. Зачем только? Сомневаюсь, что предки Софии имели тайные любовные связи или участвовали в политических заговорах. София повела меня в подвал. Это был лабиринт из множества темных комнатушек. В одной из них на полках стояли пыльные и ржавые нераспечатанные консервы. Вот съешь такую древность — точно окочуришься. Тут же стояли маленькая газовая плита и динамо-машина, которую дед Софии смастерил из старого велосипеда. Неужели кто-то хотел бы выжить после ядерной катастрофы? Выжить, чтобы никогда не покидать убежища? Будешь сидеть в ловушке, пока не иссякнут запасы пищи и воды. И очень скоро бомбоубежище покажется тебе склепом, в котором ты погребен заживо.

И бабушка, и дедушка Софии всегда очень приветливы со мной, особенно дедушка, хотя едва ли мы сказали друг другу больше десяти слов. Наверное, дело в моем отце. Папа когда-то говорил, что богачи любят быть на короткой ноге с поэтами и художниками. Дед Софии все время занимается научными изобретениями, а в перерывах сгребает листья в саду — при его богатстве ему никогда не приходилось работать. София считает, что это очень печально. На холме за домом стоит небольшая студия, которую когда-то построили, чтобы бабушка Софии могла там писать картины. Теперь ее занятия живописью уже в прошлом — она почти совсем ослепла. Но до восьмидесяти лет она писала. Ее картинами увешан весь дом. И странное дело — смотришь на них, и кажется, что все они написаны совсем молодой женщиной. В них сохранилось очарование невинности. Мое отношение к жизни уже не такое непосредственное.

Закончив ланч, мы поднялись в мансарду. Это была огромная комната, набитая коврами, книжными шкафами и прочей мебелью. Она сама по себе была как целый дом. София выдвинула ящик стола и вытащила оттуда дневники своей бабушки и прабабушки, сохранившиеся со времен их молодости. София никому не рассказывала, что нашла здесь эти записки, потому что не была уверена, что ей позволят их читать. И вот теперь мы читали их вслух. Дневник бабушки был весьма прозаичен. Она перечисляла все, что делала, день за днем: где была, что ела, какая стояла погода и тому подобное. Ничто ее не трогало — даже путешествие по Европе едва ли произвело на нее впечатление. «Прибыли в Цюрих под вечер. За ужином едва не уснули. Сегодня погода такая же, как накануне. Мы совершили восхитительный круиз по озеру и остановились поужинать в маленьком городке со средневековым замком». А вот прабабушкин дневник оказался полной противоположностью бабушкиного. Нескончаемо лился ее сентиментальный сироп: «Рука величайшего Творца взяла кисть и провела ею через все небо, украсив его широкими мазками алого и розового. Стоя на палубе, я обозревала, как созданный Им шедевр озарял все небо, прояснял горизонт. О таком грандиозном полотне Микеланджело мог только мечтать. Величественная красота заставила мое сердце замереть. Поневоле у меня закружилась голова, и я ухватилась за руку моего возлюбленного».

Прабабушка в шестнадцать лет сбежала из дому с женихом своей сестры. Это была безумная любовь. Бабушка Софии так и не простила своей матери семейного бесчестья. Может быть, потому она настолько эмоционально скована. Наверно, только в живописи она может выразить свое подлинное ощущение прекрасного. Обожаю такие истории. С утра до вечера готова их слушать.

В конце концов, так ли уж важно — правдивы эти рассказы или нет? Они служат одной цели.

Слова в книге «Король в желтом» прекрасны, правдивы и просты, но они сводят читателя с ума, разрушают его сознание. Смогу ли я не читать ее? Есть ли на свете книга, которой я смогу воспротивиться?

27 октября Ночь

Мне впервые неловко писать о чем-то в собственном дневнике.

После отбоя Чарли пробралась ко мне по водосточному желобу. И зачем только! Мак-Мопс больше не подстерегала нас за каждым углом. Миссис Холтон настолько ленива, что и носа не высунет из своей комнаты. Я и сама иногда лазаю по желобу — просто так. Под тобой скат крыши, и земли внизу не видно. Кажется, что не так уж и высоко. Чарли всегда была самой отчаянной из нас. Однажды она прошла несколько шагов в полный рост на высоте четвертого этажа, балансируя в воздухе руками. Меня чуть сердечный приступ не хватил, когда я увидела, как она разгуливает по желобу, словно по паркету.