Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918

Вторник. 24-е октября. Сегодня в четыре часа дня, по решению Церковного Собора, в Успенском соборе было отслужено торжественное молебствие пред ракою мощей св. Ермогена. Газетные отчеты о заседании Церковного Собора и вынесенном решении совершить всенародное покаянное моление, а также призыв к молитве Ивана Великого* собрало в Кремле громадное количество богомольцев, которое далеко не мог вместить Успенский собор. Многие оставались на паперти и на площади, терпеливо дожидаясь своей очереди приложиться к мощам поруганного Угодника. К четырем часам в Успенский собор собрались до семидесяти епископов, много архимандритов и белого духовенства, а также весь Церковный Собор. Богослужение совершали митрополит Тихон, в соучастии пяти преосвященных, в числе которых был и я, протопресвитеров, архимандритов и прочего духовенства, при пении Синодального хора. Пред молебном Митрополит обратился к богомольцам с краткою речью*, в которой указал на необычные обстоятельства, собравшие верующих под сень древнего исторического храма, и призывал всем принести покаяние перед Богом и молить святого угодника о прощении и заступничестве за родную землю. К сожалению, Митрополит не обладает ораторским талантом, а также – голосом. Поэтому и речь его, по существу хорошая, как-то пропала.

Чтение умилительного акафиста протопресвитером Любимовым произвело сильное впечатление. При виде такого множества молящихся невольно скажешь с другими соборянами: «Слава Богу, что на Москве еще есть благочестие».

После молебна заходила ко мне Великая княгиня* в сопровождении прибывшей из Новгорода и гостящей у нее матушки Иоанны (Мансуровой). Она тоже молилась в Соборе и пришла поблагодарить меня за служение. Она не в обычной для ее обители форме и цвете одежды, а во всем черном. Пробыла она у меня полчаса. Между прочим она говорила, что очень интересуется Собором и желала бы хотя один раз побывать там. Я ее пригласил. Но она ответила, что теперь преждевременно. «Нужно, чтобы меня позабыли. Но, к сожалению, не забывают. Вот и теперь я пришла в собор “не в своем виде”, однако я чувствовала и видела, что меня узнали. Как бы я ни оделась – в белое, синее, черное, красное, – меня все равно узнают», – сказала она с грустною ирониею. После этого я повел Княгиню с бокового входа к раке мощей святителя Алексия, пред которою она усердно молилась. Дала она мне русское евангелие малого формата с акварельным рисунком ее обители и с надписанием начала тропаря Казанской Божией Матери, с подписью «Смиренная Ваша богомолица, грешная Елисавета». После ее посещения заходили ко мне преосвященный Серафим Тверской и Никандр Вятский – члены архиерейской упокоительной комиссии – для предварительных суждений по данному вопросу. Мы наметили пока Донской монастырь.

Среда. 25-е октября. Пленарное заседание Собора. Продолжение обсуждения вопроса о патриаршестве. Высказалось восемь ораторов*. Еще больше шестидесяти. Большинство за. Обстоятельную речь за сказал профессор И. И. Соколов. Против сказал профессор И. М. Громогласов, речь которого многими встречена была сочувственно.

Вечером, с шести до девяти, епископское совещание. Заслушан был доклад судной епископской комиссии по делу об архиепископе Владимире Путяте*. Комиссия признала недоказанными обвинения четырнадцатилетней девицы – Ольги Козерной, дочери графини Толстой (по второму браку), в блудных поступках. Но столько там гадости, что если есть хоть сотая доля правды, то он недостоин носить омофор. Будущий историк будет иметь благодарный материал для архиерейских характеристик. Подобные поступки возможны только для лица невменяемого. После долгих суждений Тверской архиепископ Серафим сказал, что архиепископ Владимир – ненормальный человек и извращен в половом отношении, что это ему давно известно, еще когда он служил в военной службе. Постановлено уволить его на покой и предоставить Синоду озаботиться указанием места покоя.

Четверг. 26-е октября. Началась междоусобная брань. Большевики восстали против Временного правительства. Сегодня газеты не вышли.

Из Петрограда идут тревожные вести. Большевиками заняты дворцы, некоторые банки. Некоторые министры арестованы*. Керенский якобы выехал на фронт, а прямо говоря – куда-то сбежал. Что делается в Москве, мы, живущие в Кремле, не знаем, так как нет пропуска ни туда, ни обратно, или – с большими затруднениями. В самом Кремле войска перешли на сторону большевиков. Снаружи – говорят, у всех ворот стоят правительственные войска, преимущественно юнкера, а изнутри – большевики. Так что теперь мы во власти большевиков. Я и все живущие в Кремле преосвященные никуда сегодня не выходили, хотя нужно бы идти на Отделы. У меня, например, сегодня мой Правовой отдел в пять вечера. Но возвращаться домой опасно, почему я и не пошел.