Дневник налетчика

— Отпущу, не боись! Очень скоро.

Мы свернули на узкую проселочную дорогу, и вдруг Гас нажал на тормоза. Машину занесло, он стал отчаянно сигналить. Я хотел было спросить, какого черта он вытворяет, но тут услышал ответный сигнал. Посмотрев назад, я увидал двух маразматиков, выглядывающих из фургона и кроющих нас последними словами.

— Зачем ты заехал на эту дорогу, придурок недоделанный? — вопил один.

— Кому ты сигналишь, урод? — вторил ему другой.

Я не видел, что произошло, но, похоже, они выехали перед Гасом из-за поворота, и в результате мы все оказались на лугу. Водитель вылез из фургона и начал размахивать руками, в то время как Гас пытался разрулить ситуацию своими обычными извинениями.

— Все, с меня хватит! — заявил я и вышел из машины.

— А ты кто такой, мать твою? — возопил водитель. Не успел он закончить фразу, как я открыл огонь по его фургону. Бах-бах-бах! Переднее стекло, шины, радиатор, фары — все разлетелось вдребезги. Водитель и его пассажир съежились, пытаясь спрятаться.

— Боже правый! — заорал шофер, когда я одним прыжком оказался рядом с ним.

Я сунул горячее дуло ему в шею и велел никогда больше не хамить другим водителям. После чего залез обратно в легковушку Гаса, приказав ему сесть за руль.

— Нельзя так обращаться с людьми! — возмущенно воскликнул он.

— Банки грабить тоже нельзя, но это никогда меня не останавливало.

Минут через пять мы подкатили к старому амбару; я велел Гасу ехать дальше, внутрь. Потом вышел из машины, сунул деньги в заготовленный заранее рюкзак и вывел на улицу мотоцикл.

— Руки! — сказал я, склонившись к водительскому окошку, и приковал Гаса к рулю.

— Куда вы? И где мои близкие? Вы сказали, что отпустите их, когда получите деньги. Я дал вам деньги — где моя жена и дочь?

Я поднес к губам палец и вытащил из кармана мобильник. (Маленький намек для вас: платите за телефонные разговоры! Никаких счетов, контрактов, никакой суеты и возможности вас проследить.)

— Все нормально, отпусти их, — сказал я и сунул сотовый телефон обратно в карман. — Они милях в десяти отсюда, в такой же глуши, как и ты. Пара часов — и вы снова будете вместе у телика. Да, чуть не забыл! — Я нагнулся, вытащил из зажигания ключи и бросил их за живую изгородь. — Пока, Гас.

— Погодите! Как же меня найдут?

— Ты шутишь? Я только что расстрелял фургон в миле отсюда. Вскоре сюда примчатся все полицейские машины города.

Я помахал ему ручкой и, скрывшись из виду, сменил маску на шлем, а потом поддал газу, чтобы разделить с Томом выручку.

* * *

Репортажи о грабеже и особенно связанной с ним стрельбе заполнили все газеты на несколько дней. Гас, Нина и Жасмин рассказывали о тяжелом испытании, которое им пришлось пережить, и позировали перед фотокамерами, пока всем не надоела самая скучная в мире ограбленная семья и публика не переключилась на другие сенсации. И лишь через неделю после ограбления воздушный шар с треском лопнул.

В десять утра в среду зазвонил мой мобильник.

— Крис? Это Том. Послушай, ты должен мне поверить: это неправда!

— Что? О чем ты говоришь? Что неправда?

— Богом клянусь, она все выдумала. Я к ней не притронулся!

— К кому не притронулся? О чем ты говоришь, Том?

— Ты не смотрел сегодня новости? И не читал газеты?

— Нет, я только что встал.

— Эта девчонка… Она заявила, что я изнасиловал ее.

— Что?

— Когда я остался наедине с ней и ее мамашей. Она говорит, я поимел ее в машине. Но я ее пальцем не тронул, Крис! Клянусь! После всего, что было, я к ней даже не прикоснулся, ей-богу!

Я не верил своим ушам. Что за чертовщина? Я выбежал за дверь, вытащил из почтового ящика газету и узрел на первой же странице: «ЖЕРТВА ОГРАБЛЕНИЯ ИЗНАСИЛОВАНА!»

— Крис! — продолжал взывать по телефону Том. — Это неправда!

Он и впрямь сдрейфил не на шутку при мысли о том, что получит пулю в затылок.

— Заткнись! Я читаю.

Закончив чтение статьи, я стал в темпе соображать, что делать. Я был совершенно серьезен, угрожая Тому на кухне, и с удовольствием пристрелил бы его, если бы не одно обстоятельство. Жасмин опоздала со своим заявлением на неделю.

Если бы она сказала, что ее изнасиловали, в то же утро, когда мы ограбили банк, я бы ей поверил. Но зачем ждать неделю? Я мог придумать только одну причину. Физические улики. Через неделю от них не осталось бы и следа, так что очень трудно было бы доказать, что она не стала жертвой насилия. Обвинение на таких уликах тоже не построишь, но для Жасмин это было не важно. Она сделала свое заявление не для полиции, а для меня. Я обещал ей, что убью Тома, если он ее хоть пальцем тронет, и теперь проверяла, сдержу ли я слово. Жасмин, без сомнения, считала, что он заслужил смерть за то, что он сделал с ней на кухне, и за испытание, которому он подверг ее родителей, — но это единственное, в чем я был уверен. Я сомневался в том, что он изнасиловал ее. Я просто не мог в это поверить, особенно после того разговора на кухне. И то, что Жасмин не заявила об изнасиловании раньше, только укрепило мои сомнения.