Дневник нарколога

Дальше не срасталось. Лабацилкин встал, размял шею, пнул кожаное кресло из австралийского баобаба. «Пойду уволю кого-нибудь к чертовой матери», – злобно решил он, выходя из своего кабинета, отделанного ценными породами дерева.

Квартирьеры

В армии служить – это вам не водку трескать. И не девчонок зажимать. И даже не экзамены сдавать. В армии служить – это в часы лишений и невзгод проявлять все лучшее, что накопилось за прожитые годы. Или худшее. Тут уж у кого что за душой.

Рассказываю. На улице бушевала середина мая 1985 года, и студенты пятого курса медицинского института, досрочно сдав экзамены, отправились квартирьерами на военные сборы. Остальные медики должны были подтянуться через неделю, и в задачу квартирьеров входило: расчистить территорию после зимнего запустения, разбить военный лагерь, поставить палатки и максимально подготовиться к приезду пятисот человек. Пятнадцать «солдат удачи» ехали в «уазике», закрепленном за военной кафедрой, и жалели оставшихся мучеников, которым еще предстояло сдавать экзамены.

– Не, а этим-то оленям еще корпеть и корпеть. А мы уже отстрелялись.

– С полтыка сдали. А эти додики, чувствую, пролетят как фанера над Парижем.

– Я слышал, Ник Ник лютует. Он их всех поимеет за прогулянные лекции. А мы проскочили.

– Что ни говори, а быть квартирьером – это вещь.

По разговорам чувствовалось, что в микроавтобусе собрались не самые прилежные ученики, а если уж быть совсем откровенным, в квартирьеры подались прогульщики и ленивцы со всех трех потоков. Экспедицию возглавил майор Бессонов, здоровенный дядька с буденновскими усами. Его помощником назначили Андрюху Гейне, единственного из квартирьеров отслужившего в армии и имевшего опыт окопной жизни. Кличка у Гейне была Композитор, она прилипла к нему на втором курсе после лекции по научному коммунизму. Преподавательница марксистско-ленинской философии любила знакомиться со студентами по всем правилам диалектического материализма и эмпириокритицизма. Студент должен был встать, назвать свою фамилию, а также озвучить особо полюбившееся произведение Маркса, Энгельса или Ленина. Все шло замечательно, пока звучали исконно русские фамилии типа Иванов, Петров, Сидоров. Каждый из них резво вскакивал, представлялся и с умным видом называл «Детскую болезнь левизны в коммунизме», «Апрельские тезисы» или «Капитал», прежде чем плюхнуться на свое место. Но вот очередь дошла до Андрюхи.

– Гейне, – бойко отрекомендовался студент с заковыристой фамилией, – любимое произведение – «Как нам реорганизовать Рабкрин».

– Как? – не поняла преподавательница.

– Что? – начал тупить Андрюха.

– Как ваша фамилия?

– Гейне.

– Как? Как?

– Гейне.

– Не поняла. По буквам, пожалуйста.

– Г, е, и краткое, н, е.

– Ах, Гейне. Ну, как же, как же, известный композитор.

«Уазик» несся по Москве, мигая подбитыми подфарниками и скрипя тормозами, как протезами. Квартирьер Серега Зеленов по кличке Зеленый высунулся по пояс из окна машины и вопил всем проходящим девушкам:

– Девчонки! Дождитесь нас! Мы едем Родину защищать!

Барышни загадочно улыбались и прятали глаза.

– Дождитесь, умоляю! – разорялся Зеленый, как будто они уезжали не на пять недель, а на пять лет.

Потом он довязался до Гейне, что с такой экипировкой ему нужно рулить на Северный полюс, а не в окрестности города-героя Калинина, нынче Твери. Хозяйственный Композитор единственный изо всех был в теплом армейском бушлате и в кирзовых сапогах. С собой он вез увязанные валенки с галошами, что вызывало особенный восторг у буйной братии. Остальные сидели в легких курточках и свитерках, кедах и кроссовках. Когда Гейне извлек из вещмешка шапку-ушанку, восторг перешел все мыслимые пределы.

– Композитор, ты бы еще шубу прихватил.

– Тебя уже, видно, кровь не греет, валенками и галошами спасаешься.

– Середина мая, а он утеплился, как эскимос на выезде. Закаляться надо.

Умудренный Гейне только посмеивался в рыжие усы и предупреждал:

– Посмотрим, как вы там запоете, закаленные мои.

Стасик Самсонов по кличке Стотс достал из чехла гитару, и распоясавшаяся молодежь грянула во всю глотку:

Эй вы, студенты и студентки,

Зачем вы учитесь, зачем?

Другой придет и снимет пенки,

А вы останетесь ни с чем.

Ведь этот мир, увы, не вечен,

Замрет улыбка на лице,

Потухший взгляд, больная печень

Всех ожидают нас в конце.

Пусть будет наша жизнь трудна

И, может, угодим на паперть,

Но лучше допивать до дна,

Чем проливать вино на скатерть.

– Прекратить утробное пение, – майор Бессонов выглянул из водительской кабины, – у шофера от вас голова болит.

– Чему там болеть? – загоготал Зеленый. – Сплошная кость.

– Зеленов, ну-ка быстро пересел к нам, – приказал майор, – разошелся как подросток. Пятый класс, вторая четверть.

– Чтоб ты всю жизнь на копилку копил, – шепотом ругнулся Зеленый и полез менять место дислокации.