Смурной лев во плоти. Уёбок в чистом виде. Как и многие в этом мире, этот еблан, считал себя чем-то особенным. О да. Недописатель. Ни больше, ни меньше. Считающий, что пишет охуеть какие новшества в плане прозы и поэзии. Мол, такого ещё не было. Двусмысленные смыслы, которые понятны порой, только ему одному. А кто не понимает, тот априори пидор и говорить с таким не о чем. Но порой даже сам этот даунидзе не понимал себя и то, что пишет. И кто он такой, если не еблан?
Порой многие, читая его "произведения", (В кавычках, потому что этому до творчества как до Пекина раком.), считали, что он ищет к себе жалости. Не понимая всего лишь одного. Ему не нужно вообще нихуя. Мол как мне плохо, не так ли, пожалейте меня такого.
– Да и нахуй оно кому нужно. Что мне блядь заняться что ли нечем? – говорил он себе, и сам удивлялся тому, что заняться ему действительно нечем.
Ведь кто он – этот Руслан? Человек? Оно и понятно, что не субстанция напоминающая человека. Хотя порой мысли только об этом. Говорящая жижа.
Он же не любит, не учится. Он не читает, считает, что всё хуйня. Что на свете нет того, что являлось бы важным. А на самом деле? Он ведь так не думает.
Хотелось бы в это верить. Хотелось бы хотя бы надеяться, что у него есть мечты. Что единственная о том, что он мечтает выпилиться, это не единственная его мечта. Что он верит в людей, любит, живёт. Берет от жизни лучшее, возвращая ей лучшее от себя.
Хочется его понять, что мол он не еблан, хотя бы не на все сто.
Восьмая глава. Любовь.
Почему все думают, что любовь – это что-то красивое, лучшее чувство на земле?
Любовь – это огонь. Это пожар души, что по прошествии оставит лишь пепел, если в него не подкидывать дров.
Вот взял ты, себя частичку бросил в огонь, и костёр заиграл новыми красками. А вот другой, половина любовной якобы идиллии, безучастно на этот костёр смотрит, греется, потирая руки.
Так и скажите мне, на кой хуй нужен кто-то из вне, если ты в состоянии самостоятельно поддерживать пожарище жизни?
Смотреть, как красиво сгорает твоя жизнь без остатка, ты в состоянии сам. Так и нахуй нужен тот, кто будет любоваться твоим огнём, пока он не погаснет. А как погаснет, он скажет "Хуйня огниво, видала и лучше"
И вот стоишь ты после такого, пепел в руках перебираешь, а он разлетается по ветру. И не остаётся вообще ничего.
Зато любовь это красиво. Охуенно просто. 10 из 10.
Просто глава.
Зарисовка, которая ей и останется. Потому что до масштабного нечто, я не дорос.
***
Отец и сын
Свет солнца слепит, обжигает изнутри. Песок, гонимый ветром, царапает кожу.
– Просыпайся, Том, пора идти.
Томас открыл глаза, взглянул на отца, улыбнулся и сказал.
– Доброе утро, пап.
– Доброе. Давай просыпайся, буря близко. Сейчас поедим и нужно идти. Ближайший город буквально в двух шагах. Может успеем…
Они шли на ощупь. Буря настигла их недалеко от города. Томас держался за отца.
– Держись крепче, не отпускай. Мы почти пришли.
***
Костёр едва горел. Разгораться ему было не из чего. Всё вокруг было покрыто песком.
– Скорее всего это даже не первый этаж здания. – сказал отец.
– Если мы высоко, значит буря нас не достанет? – спросил Том.
– Здесь не застанет. Лишь бы не засыпало выход, а так, всё хорошо.
Мгновение они молчали.
– Пап?
– Да?
– Я хочу кушать…
– Сейчас я что-нибудь приготовлю, потерпи совсем чуть-чуть. Проверь записи, мы уже близко.
– Да, пап, Оазис уже рядом.
– Это хорошо. Я рад.
Томас достал из кармана записную книжку и добавил запись.
"Мы уже близко"
Написав это, он хотел было уже закрыть дневник, но вдруг добавил: "Вот бы Оазис оказался правдой. Мы устали"
Томас закрыл записную книжку и убрал её в карман. Глянул на отца. Тот спал.
Вода в котелке закипала, и Томас пододвинулся ближе к костру. Взял у отца из рук ложку, так чтобы не разбудить, и принялся помешивать похлёбку.
Не глава. Точно вам говорю. Кто вообще что-то делит на части? Разве это так удобно? Это же словно смотреть 800 серий Ван Пис.
Ненавижу воскресенье.
Впрочем, как и любой другой день. В этот поистине замечательный и знаменательный для многих, ограниченный, но всё же по разным причинам, приятный промежуток времени, мне, как ни странно, ненавистен.
В этот день не хочется ни работать, ни отдыхать. В этот день, итак извечно погружённый в транс сознания, познания и беспорядочных мыслей, разум хочет лишь одного. Равновесия и покоя. Но, увы, куда там. Неспособный к правильным мыслительным процессам и ментальному восприятию действительности, такого как время, затрачиваемое на рутинные задачи, он просто не в состоянии правильно функционировать. В частности, как и функционировать вообще. В целом, этот сгусток непонятной субстанции нейронных связей обременён задачами непосильного, и равносильного поражению, труда.
Попытки, как например поставить чайник, приготовить еду, что либо написать, порисовать, посмотреть, почитать, вечно обрываются на факте мысли зачем это нужно. Да и нужно ли вообще.