– Во ерунда-то какая, – оживляется Васька, – и чего только нам не втирают.
– Тсс, – я прикладываю палец к губам, давая понять, что мне эта программа интересна, – Вась, дай послушать.
–
Сюжет закончился, а я вдруг вспомнил бабку, встреченную прошлой весной. «Не ходи на башню»… Вот какую башню она имела в виду… Интересно, кто же она?
– Рассказывай, чё там в Грузии случилось, – чавкая огурцом, спросил Васька, вырвав меня из воспоминаний. – Война будет или нет?
– Да будет, скорее всего, – отстраненно ответил я, уткнувшись в ящик, – как не быть.
– А ты чего там делал, на границе? Как шпион, что ли?
– Почему как шпион – как разведчик. Моя группа прибыла с заданием. Выяснить, не прячет ли Грузия…
Я переключил на Восьмой и увидел Вадима, дающего интервью. Вид у него был очень скорбный. Я прибавил звук: «… и Антон был в этом примером для всех нас».
– Сука, – шепотом сказал я.
Вадима сменил диктор, который начал рассказывать о международных новостях.
– Антох, кого прячет-то? – вернул меня из телевизора Васька. – Ты заснул, что ли?
– А, Грузия… террористов чеченских. В ущелье этом… в…
– Панкисском, – подсказывает Васька. – Выпьем?
– Наливай!
– Ух-х, – крякает от удовольствия Вася, – хорошо. Антох, скажи, а там реально вся эта стрельба была? Как все на самом деле-то было?
– Да не было ничего. Просто грузины решили вторгнуться на территорию России.
– Вот гады!
– А наши дали им отпор. Соль передай, пожалуйста. Спасибо.
– А почему по телевизору говорят, что ты погиб? Что ты был этот… ну… короче, который против России… правозащитник, во!
– Это, Василий, злые языки хотят меня дискредитировать. Наговаривают, суки.
– Ага. А про смерть твою тоже они придумали?
– Не придумали. Они на самом деле думают, что их наемники меня на границе убили, а я вот он – живой! Наливай еще!
Я переключаюсь на Восьмой, там идет документальный фильм. Хотел было переключить, но за кадром послышался знакомый голос, читающий до боли знакомый текст:
– Словно Прометей, он нес людям пламя гражданских свобод, либеральных ценностей и будущего. Этот человек противостоял Системе, когда все предпочли склонить перед ней головы…
Камера показала меня, прикованного к скале, с торсом атлета и лицом мученика. В тот момент, когда тьма на экране сгустилась и из правого верхнего угла экрана уже готов был вылететь орел, Васька разразился гомерическим хохотом:
– Антох, это же ты, гы-гы-гы-гы! – Он качнулся в кресле так, что оно чуть не перевернулось. Дрыгнул ногой, чтобы восстановить равновесие, и снова заржал: – Прометей, епта! Не, ну чего только не придумают… Слушай, ну ты сегодня по всем каналам. Как Иосиф Кобзон!
– Э… эй, вы что, совсем с глузда съехали? – не сдержался я, встал и подошел вплотную к экрану.
– Антох, ты чё, ты чё? – испуганно залепетал Васька.
– Нет, ты слышал?
– Про Прометея? Слышал…
– Суки, блядь! Ничего своего придумать не могут, только воровать горазды. Скоты.
– Кто, Антох, кто своровал-то? У кого?
– Да оппозиция. Не важно, у кого, главное, своровали. – Я встал, подошел к столу, налил стакан водки и залпом выпил. – Ну, Вадик, ну, скотина. Мою идею с фильмом про Ходора – и против меня же.
Между тем на экране уже была Грузия. Камера показывала залитую солнцем долину, а закадровый голос замогильно вещал:
– Он приехал сюда, чтобы снимать фильм о свободной Грузии. Возможно, он шел этой тропинкой, но в этот момент чьи-то злые глаза уже следили за Антоном. – Закадровый текст превращался уже не в фарс, а в клоунаду.