– В России, брат, это одно и то же. Просто когда лохам идеологию переименовывают в духовность, им становится легче её употреблять. Вприкуску с пустым чаем. Поэтому люди разбирающиеся и говорят: «особая русская духовность». А остальные, кто не в теме, блеют про «имперскую идеологию», хотя это одно и то же. И у этой имперской идеи настолько сильный брендинг, что люди готовы найти её даже в чашке чая, если перед этим ещё сказать, что «этот чай несёт в себе малую толику Родины».
– Ерунда какая. Антон, я считаю, сколько ни маскируй идеологию под духовностью, нормальный человек всегда отличит.
– Ты думаешь? Ок. Вот ты какой виски пьёшь?
– Я?
– Почему?
– Ну как почему? Потому что хороший, наверное… – неуверенно предположил Вадим.
– Да? То есть в природе существуют и плохие виски, так?
– Так.
– То есть ты можешь отличить хороший виски от плохого?
– Конечно. Ну, во всяком случае,
– Уверен?
– Антон… – криво ухмыляется Вадик, – я тебя умоляю.
Я подзываю официанта, шепчу ему на ухо, он улыбается и уходит.
– Вот сейчас мы тебя и проверим.
Минут через десять официант приносит поднос с тремя стаканами виски и тремя початыми бутылками:
– Вот три стакана, – киваю я на поднос. – В котором из них
Вадик поочерёдно берет стаканы, нюхает, отпивает из каждого по глотку. Долго смакует, цокает языком, снова нюхает. Делает паузу. После паузы уверенно берет крайний слева и говорит:
– В этом.
Официант, улыбаясь, смотрит на меня, кивает, будто в знак согласия.
– Ну? – смеётся Вадим. – Угадал? Я алкаш-то со стажем. В чём в чём, а в виски разбираюсь. Правильно? – победоносно смотрит он на официанта. – Угадал, да?
– Ни хуя ты не угадал, Вадик. Здесь вообще
– Да ладно! – машет рукой Вадим. – Скажите, что в стаканах?
–
– Спасибо, – киваю я, и официант уходит.
– Антон, это подстава! – возмущается Вадим.
– Не-а, – мотаю я головой, – это просто доказательство того, что в виски ты не разбираешься. И пьёшь обычно не
– Ага. Я сам про это тюхал. Так называемые «Love-marks».
– Во-во. Лохмаркс. Вот эта самая аура и есть духовность для лохов…
– Сука ты… Прости. – Вадим жахнул разом все три стакана, поднял голову и заговорил, словно обращаясь к кому-то третьему. – А главное, такие струны задел, что и жить не хочется.
– Почему, Вадик? – грустно говорю я.
– От аудио-визуального ощущения провинциальности собственного духа.
– Гениальное определение. Вот мы и подошли к истине. К визуализации. Что такое визуализация в нашем деле? Все просто: ты можешь и дальше оставаться провинциалом духа. Даже не так. Ты им и должен оставаться. Но тебе нужен кто-то, кто скажет, что в этой своей провинциальности ты не простой лох, а чистый душой и помыслами человек новой России. Тебе нужен духовный лидер. А духовные лидеры получаются только из героев.
– Из мёртвых, я полагаю, – усмехается Вадик.
– Типун тебе на язык. Мёртвых героев у нас пока нет. Ну, в смысле, с сильно узнаваемым брендингом нет. А шелуха всякая нас не интересует. Посему будем работать пока с живыми. Нужно найти героя и мифологизировать его. Схема работает ещё со времён египетских пирамид. В общем, думаю я, нужно снять фильм. Точнее, героико-документальный эпос. Знаешь, кто самые любимые герои в стране, испокон веков?
– Юродивые да гонимые. Из школьной программы ещё известно.
– Во! Давай ещё бухнем?
–
– Да все равно чего, мы же выяснили, для тебя все виски
– Хватит издеваться. Ты меня просто развёл.
– Возвращаясь к героям. Ты совершенно прав, нам необходим настоящий мученик, нёсший народу свет свободы и справедливости. Безвозмездно. Представь себе кадры, – я откидываюсь назад и прикрываю глаза, – Михаил Ходорковский изображён Прометеем, прикованным к скале. Его атлетичный торс перекрещён цепями, ноги закованы в кандалы. Он мудро и вместе с тем печально смотрит из-под очков куда-то на Восток. Туда, где рождается заря и нефть…
Выйдя из «Шанти», я отдаю Вадиму водителя, а сам отправляюсь прогуляться пешком. Подхожу к палатке, долго стою перед витриной и зачем-то покупаю банку кока-колы. Закурив, набираю номер девушки Даши, которую периодически подтрахиваю, и за двадцатиминутный трёп склоняю её заехать сегодня ко мне часов в восемь. Когда наш милый разговор заканчивается, я отпиваю из банки, выплёвываю и выбрасываю банку. Точнее, подбрасываю её в воздух, чтобы с лёта пнуть ногой, но промахиваюсь. Зачем я её купил, так и останется загадкой, ибо пить это дерьмо невозможно.