Дневник отчаявшейся или Наложница некроманта (СИ)

Впервые, когда мы остались с ним наедине, он попытался меня изнасиловать. Во второй — уколол чем-то, что вызывало нестерпимую агонию. А сейчас? Похоже, то самое глубокое погружение, что бы это не значило.

Я проследила взглядом за тем, как Артур уходит. Он закрыл за собой дверь, и я посмотрела на «Господина».

— Теперь будешь считать себя мученицей, благородно пожертвовавшей своей жизнью во имя общего блага? — Ноэл шагнул ближе и остановился, оглядывая меня.

— Нет, — просто ответила я и подвинулась к нему ближе, тем самым показывая, что отдаю себя полностью ему в распоряжение.

— Тогда зачем ты сделала это? — мужчина не спешил что-либо предпринимать. — Зачем прогнала Артура?

— Важны ли мои мотивы? — ответила ему вопросом на вопрос я.

Он молчал. Обошел кровать, подтащил к кровати кресло, которое до этого стояло у туалетного столика, и сел в него, закинув одну ногу на другую, прикрыл глаза.

— Мотивы говорят о человеке всё, — сказал, наконец, Ноэл, когда понял, что я ничего не хочу добавить. — Скажи, чего и почему ты хочешь добиться, и я предскажу твой следующий шаг, — я пересела на другой край кровати, поближе к нему и сложила руки. Он резко открыл глаза, и, не увидев для себя никакой угрозы с моей стороны, ухмыльнулся. — Твой следующий шаг я предположить не могу.

— Там, — я мотнула головой куда-то неопределенно в сторону окна, — там огромное количество детей. И, если все и правда так плохо, а моя смерть спасет их всех, стоит ли цепляться за уже однажды потерянную жизнь? — я смотрела на него. «Господин» молчал, осмысливая сказанное мной. А раз он не говорил, я продолжила. — Но я знаю, почему Вы, Господин, медлите. Выясняете мои мотивы, ведете беседы… — искорка интереса промелькнула в его тусклых до этого мига глазах, и Ноэл наклонился ближе ко мне, опершись локтями о колени. — Этот ребенок может быть и Вашим тоже.

— Ошибаешься, — мужчина снова откинулся на спинку кресла. — Едва ли я в состоянии дарить жизнь.

— Сейчас нет, — я не сдавалась. — Но тогда, в портале — да.

У меня не было никаких доказательств. Только догадки о том, что время от времени он мог проворачивать нечто подобное и с Аннет — становиться человеком, касаться ее живыми, теплыми руками. Но другого объяснения его промедлению у меня не было. Казалось бы, убей он меня, и все проблемы с мертвяками исчезнут, как, в общем-то, и с дневниками, и с интрижкой Артура «за спиной» у «Господина».

— Тогда, в портале — да, — согласился он. — Но с чего ты взяла, что и с Аннет я делал также?

— Потому что я и есть Аннет, — пальцем в небо. Черт побери, пальцем в небо. Я закусила губу, внимательно следя за его реакцией на мои последние слова. Его зрачки сузились, он сцепил пальцы в замок настолько сильно, что они побелели еще сильнее. — Мне не нравилось, когда ты касался меня своими холодными руками, — я нервно улыбнулась ему, сердце бешено колотилось. — И ты старался меня не касаться. Но тебе нужно было взять у меня немного жизненной силы, и я хотела, мне нравилось… — он не моргал, а я, стараясь скрыть свое волнение, продолжала: — в такие моменты. И я говорила тогда, что люблю тебя. Я любила тебя, — мой голос дрогнул. — Этого не было в том дневнике, который был под этой кроватью, правда? — припоминая, что это стало последним и самым убедительным доказательством для Артура, добавила я.

— Я знал, — некромант заговорил хрипло. — Я знал, — чуть громче повторил он. Может, ему показалось, что я не расслышала в первый раз? Тем не менее, он опустился с кресла на колени, беря меня за запястья. Он попытался поцеловать мои ладони, но я не далась. — Аннет, — пробормотал он, и в этот момент вся его напускная холодность исчезла. Будто и не было ее вовсе. Зато вина и растерянность, пронзающие все его существо на самом деле, вдруг стали очевидны.

— Дело в ребенке, да? — спросила я, немного отползая от него.

— Да, — некромант спиной оперся о ножку кресла. Он выглядел измотанным. Человеком, на чьих плечах лежит бремя ответственности и за людей где-то за пределами этого замка, и за двух человек внутри него. — Одним своим существованием он нарушает равновесие жизни и смерти.

— Он не должен существовать, потому что ты давно умер? — догадалась я. Сама ведь называла его «зомби».

— Семьсот лет назад, если точнее, — он распустил волосы, и они разметались по его плечам. — Я тогда решил, что мне нужно бессмертие больше, чем семья… Жена, дети… — он провел пальцами по волосам. — Знаешь, за все эти годы у меня было все, кроме этого, — он улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего, кроме печали, которую он за ней пытался скрыть.

— А как же то, что… — я пыталась сформулировать свою мысль, но этого не требовалось. Он понял.