Дневник пакостей Снежинки

– Ха! – всплеснула руками Липа. – Да она аборт сделать хотела, ныла: «Нам с Лешенькой никто не нужен! У нас любовь только на двоих». Она от Алексея голову потеряла. Навсегда. Обожала его так, что не описать. Зямой Аля кое-как занималась. Кормить ее отказалась: «Молока нет!» Ага! А то я не видела, что она грудь перетянула! У Альки только муж любимый в голове сидел. Сколько раз бывало, что приеду я к ним, а Зяма вся обкаканая спит в кроватке в слезах! Понятно: она рыдала и от усталости уснула. А что мать? Она Лешеньке рубашки гладит, старается. Спрошу у нее:

– Девочку когда кормила, ползунки ей меняла?

Она глаза в потолок подымет:

– Ну… утром!

А уже обед давно прошел. Когда у них деньги появились, Аля вообще Зяму забросила. Отдыхать только с мужем улетала, девочку мне подбрасывала, говорила: «У дочери аллергия на солнце и соленую воду. Алешеньке же надо силы восстановить». Брехня! Она ни с кем не хотела своего идиота делить! Посмотрите на памятник, который Алевтина ему поставила! Огромный! Мраморный! Возвышается, как католический собор. Возле него всегда море цветов! Когда средств в семье не было, вкусное что-нибудь, даже сто граммов сыра, покупалось для мужа, не для девочки. После кончины Лешки Аля в депрессию впала, потом в панику: вдруг она деньги перестанет получать. Трясло ее от ужаса перед нищетой! Сколько раз говорила: «Если опять придется на три копейки месяц жить, то лучше с собой покончить! Не смогу я снова без денег прозябать. Что угодно, только не это!»

– Трудно вам поверить, учитывая, в какую дорогую школу ходила Зяма, – протянул полковник, – мать не жалела на нее денег.

Липа расхохоталась.

– Вот она, убогость мышления простого русского мужика на окладе от государства! Да вы не представляете, сколько Алька имела! Миллионы и миллионы в месяц! Зямке доставались копейки! А мне огрызки! Всю работу в доме я делала, а получала ерунду. Как Аля испугалась, когда Шереметова объявилась! А почему? Догадайтесь!

– Завещание? – предположила вдруг адвокат, которая пришла с Зямой. – Сын все же что-то оставил матери!

– Ага! – выкрикнула Липа. – Угадала! Аля его нашла в столе Алексея. Супруг ей запрещал в свой кабинет не то что заходить, даже заглядывать! Только после смерти Лешки мы туда попали. Он оказался хитрецом! Мамаше отходило девяносто процентов всего! Девяносто! Альке десять! Супружница-то изобретателя обожала, ковром ему под ноги стелилась, а он не очень ее любил. Алевтина ему была просто удобна: быт организовала, денег зарабатывать не требовала, ничего для себя не просила, только ему отдавала. Он в ее жизни был всем! А она ему… ну жена! Именно так! Ну жена! Завещание я нашла. После смерти Алексея Алька не могла неделю встать, мне понадобились деньги на хозяйство. Она прошептала:

– Возьми у Лешеньки в столе, наверное, он там бабки держал. Если мне наличка требовалась, он всегда в кабинет шел.

Я открыла ящик. Ба! Конверт! А в нем бланк.

Олимпиада скривилась.

– Отнесла завещание Але, она его прочитала и позеленела: «За что он так со мной?» Я бумагу в горящий камин бросила и говорю: «Все! Никто ничего не узнает. Деньги только твои». Зачем он к нотариусу обратился? А у него спросите! Я понятия не имею.

И жизнь по-прежнему пошла. А потом, когда адвокат Шереметовой звонить стал, он обмолвился, что завещание составляется в двух экземплярах. Один остается у клиента, второй хранится в конторе. И его можно найти! В принципе, это не так и трудно.

Вот когда Алевтина струхнула! Светлана Федоровна пообещала, что найдет завещание! Не верила, что сын про мать не вспомнил. Еще одна гадина! Выгнала парня, а тугрики ей подавай. Знаете, какие первые слова Аля произнесла, когда Зямка в крови на пол рухнула? «Кирдык свекрови! Ей за нападение на ребенка тюрьма светит. Бери кочергу. Ее надо в багажник машины Шереметовой сунуть. Серьга на ковре лежит?» Очень по-деловому она себя вела. Сначала про денежки подумала, потом велела мне на машине в поселок вернуться, сама к лесу пошла. И только после всего этого врача вызвала. Мне велела говорить полиции, что я приехала домой уже после нападения.

– Но ведь Зяма не умерла, – заметил Гена, – неужели вы не боялись, что она выздоровеет и расскажет правду?

Липа почесала шею.

– Был такой страх, но потом оказалось, что Зяма ничего не помнит. Аля не особенно насчет дочери переживала. Вот после смерти мужа она окно в спальне закрыла черной рулонкой. Траур у нее. Хорошо хоть, я ее убедила весь дом в мрак не погружать. Она хотела. Рулонку, кстати, она так ни разу и не подняла.

– Мать не отходила от Зямы, – сказал Гена. – Что-то в ваших словах не сходится, она после нападения дочку постоянно за руку держала.

– Думаете из любви к ней? – фыркнула Липа. – Раскаянье ее мучило? Ужас от того, что велела мне кочергу взять? Алька боялась, что у Зямки в голове просветлеет и она все вспомнит. Поэтому не отпускала ее от себя даже на шаг. Хотела вовремя ситуацию за хвост схватить! Не упустить момент, не дать девочке все разболтать.

– Она врет, – произнесла Зяма, – мамуля меня очень любила.