Дневник пани Ганки (Дневник любви)

— Это было восемь лет назад. Мне тогда исполнилось уже двадцать четыре года. И если кое-кто из моих сверстников и имел в то время немалый жизненный опыт, то я, как теперь понимаю, принадлежал к тем, кто не был знаком с жизнью, слишком легко поддавался своим порывам и легкомысленно хватал все, что давала судьба. Говоря просто, был наивен. Оканчивая университет, я пребывал под опекой дяди Довгирда, которого ты наверняка помнишь, он был у нас на свадьбе.

— Помню, — подтвердила я. — Очень милый человек.

— Я всегда его ценил. И если бы в то время больше доверял его опыту, то многое, наверное, сложилось бы иначе, и меня сейчас не терзали бы последствия ошибок того времени. Но, впрочем, дядя, занимая высокое и чрезвычайно беспокойное положение посла, был всегда очень занят и не мог уделить мне много времени. К тому же я и сам не хотел доверять ему свои дела — во-первых, потому, что считал себя вполне взрослым, а во-вторых, потому, что, оканчивая курс обучения в университете, стремился к как можно большей независимости. Именно тогда я и познакомился с одной девушкой. Познакомился довольно необычный способом, который, как мне тогда казалось, был пророческим. Вот как это было. Когда я отъезжал машиной от посольства, молоденькая и очень красивая девушка чуть не попала под колеса. Она так испугалась, что мне пришлось отвезти ее, почти без сознания, домой, а точнее, в отель, в котором она жила вместе с отцом. Это знакомство быстро перешло во взаимное чувство. Отец этой девушки был иностранец, приехавший по своим коммерческим делам. Он взял с собой дочь, чтобы она познакомилась с великой столицей и ее жителями. Поскольку я дружил со многими дипломатами, то упросил одну из женщин в нашем посольстве, чтобы она ввела мою девушку во все те салоны, в которых я был принят. Она везде произвела прекрасное впечатление, и наши имена стали упоминать вместе.

Яцек на мгновение замолчал и коротко сказал:

— Мы стали любовниками.

— И что же дальше?

— Дальше события развивались в таком направлении, что ими уже не руководило ни мое сознание, ни воля. Одно вытекало из другого. Посольство в это время должно было послать в Вашингтон дипломатического курьера с какими-то важными документами. А так как путешествие в Америку меня очень привлекало, да и девушка моя, когда я ей об этом сказал, горячо взялась строить планы отъезда, то мне удалось уговорить дядю, чтобы эту миссию поручили мне. Отец Бетти — ее звали Бетти, — разумеется, не знал о том, что мы едем вместе. Я забыл еще сказать, что у Бетти на родине был жених. Брак их был делом давно решенным, и его нельзя было сорвать из соображений материальных и семейных. Я хочу быть искренним с тобой, Ганечка, и поэтому признаюсь тебе, что, хотя мое чувство к той девушке казалось мне тогда, а может, и действительно было большой любовью, все же в душе я радовался тому, что не стану ее мужем. Однако бывали минуты, когда ревность к ее жениху могли довести меня до чего угодно.

— Ты знал его? — спросила я.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Видел только его фотографию. Весьма привлекательный на вид мужчина. Но это не имеет значения. В начале апреля мы отплыли в Америку на большом лайнере. В Соединенных Штатах должны были пробыть несколько месяцев, путешествуя и развлекаясь. Это приключение казалась мне чем-то прекрасным — возможно, потому, что оно было первым в моей жизни. Я был просто очарован его романтичностью, а мои чувства к Бетти росли и крепли по мере того, как я убеждался в том, что все мужчины вокруг завидуют мне и засыпают ее комплиментами.

— Она действительно была такая красивая?

— Да, красивая. В свои восемнадцать лет она была на удивление очаровательна. В Америке, где молодые девушки вообще ведут себя очень свободно, наша дружба и совместное путешествие никому не казались чем-то особенным. Кроме знакомых в дипломатических кругах, я имел там еще много приятелей и университетских товарищей из зажиточных слоев. Развлекались мы замечательно. Я невольно приспособился к местным обычаям. Ночи проводили в пирушках. Вот тогда я и научился пить. Почти ежедневно мы возвращались домой под утро, изрядно навеселе. Наконец, однажды я получил из Вашингтона запрос, не собираюсь ли я возвращаться в Европу. Мол, если бы я назначил свое возвращение на ближайшие дни, наше посольство в Вашингтоне воспользовалось бы этим, чтобы поручить мне перевозку чрезвычайно важной дипломатической почты. А поскольку и Бетти уже должна была возвращаться домой, я охотно согласился. Тут и наступила наша первая разлука. Она не хотела ехать со мной в Вашингтон за теми бумагами, а предпочитала остаться в Нью-Йорке и ждать меня там. Разлука наша длилась едва три дня, однако убедила меня, как сильно я привязался к Бетти.

Яцек замолчал, а потом сокрушенно тоном обратился ко мне:

— Извини, что я об этом говорю. Я знаю, это неделикатно. Но мне надо объяснить тебе свое тогдашнее душевное состояние, потому что именно в нем заключается причина допущенной мной ошибки.

— Я слушаю тебя, Яцек, рассказывай дальше.