Дневник партизанских действии 1812 года

путей, идущих к Варшаве; что на нем она имела в виду соединение с корпусами

Шварценберга и Ренье, отчего армия его могла снова возвыситься до ста

тридцати тысяч человек; что посредством пути сего она могла избежать

бокового преследования нашего, столь для него до Березины пагубного, и идти

краем, несравненно менее опустошенным, нежели Виленский, чрез который

проходили обе воюющие армии и по которому кругообращались все транспорты

оных с начала войны. Вследствие чего я решился, несмотря на предложение

полковника Толя, переправиться немедленно чрез Березину и идти на

Смолевичи, что между Игумном и Минском.

За таковое ослушание я достоин был строжайшего наказания. Партизан должен и

необходимо должен умствовать, но не перепускать, как говорится, ум за

разум. Конечно, соединение Чичагова с Витгенштейном на правом берегу

Березины умножило бы затруднения неприятелю при переправе; однако нельзя

было решительно заключить, чтобы и один Чичагов не смог с ним управиться.

Березина, окраеванная болотами, не была еще схвачена льдом, и правый берег

ее, господствующий над левым и защищаемый тридцатью тысячами войска,

представлял неприятелю довольно еще затруднений и без Витгенштейна. События

доказали, что мне ни к чему не послужил ранний и отдаленный залет мой к

Смолевичам, где я всегда успел бы предупредить неприятеля и из Озятичей, в

случае переправы Наполеона при Борисове.

Стоило только внимательнее прочесть письмо полковника Толя и взглянуть на

карту, чтобы постичь благоразумное его распоряжение.

Полагая неприятеля между селением Начею и Борисовым, извещенный о прибытии

Витгенштейна в Бараны, а Чичагова к мостовому Борисовскому укреплению, он

считал, что неприятелю ничего не оставалось делать, как, прикрывшись от

главной армии речкой Начею, спуститься вдоль по ней к Озятичам и совершить

переправу в углу, описываемом означенной речкой и Березиной. Вот причина,

почему Толь посылал меня в Озятичи. При всем том я пошел на Смолевичи как

будто бы для действия в тыл не неприятеля, а Чичагова армии!!

Однако при достижении Козлова Берега я получил из главной квартиры

уведомление, что так как французская армия никакого не имеет средства

переправиться чрез сию реку при Борисове, то чтобы я немедленно спешил

исполнить данное мне предписание генерал-квартирмейстером. Сия бумага, как

и письмо последнего, была от 16-го поутру и, повелевая вторично то же,

принудила меня оставить мое безрассудное предприятие, к которому я так

привязался, что и при исполнении последнего повеления не мог не уведомить

генерал-квартирмейстера, сколь считаю бесполезным предписанное мне

направление. На кого греха да беды не бывает? Право, я по сие время не могу

постичь причину сему глупому моему упрямству. Уже мы были на половине

дороги к Озятичам, как догнал нас посланный ко мне в Козлов Берег курьер с

другим письмом от полковника Толя, по которому он извещает меня о переправе

французской армии чрез Березину и уведомляет, что главная армия идет на

Жуковец, Жодин и Логойск, все на левой стороне неприятеля, и совершенно

соглашается со мною в выборе направления партии моей на Смолевичи. Да

простит мне генерал-квартирмейстер! В сем случае ошибка уже не на моей

стороне. Важность Смолевичевского пункта состояла в том только

обстоятельстве, когда бы неприятель избрал направление на Минск; при

обращении же его к Вильне сей пункт терял уже свою значимость и ни для чего

другого не годился, как для ночлега или привала. Направление мое

долженствовало быть на Борисовское мостовое укрепление, Логойск и

Молодечну; но так как поворот неприятеля с Минской дороги на Виленскую

отстранял меня от оного на сто тридцать верст, то и по означенному

направлению я не мог уже догнать его прежде Ковны или, по крайней мере,

прежде Вильны. Чтобы удостовериться в том, надо знать, что 20-го ноября,

когда после переправы моей чрез Березину, я ночевал в Уше, французская

армия находилась уже в Илие. Кто взглянет на карту, тот увидит

пространство, разделявшее меня от неприятеля; несмотря на то, я решился

действовать по предписанию.

Не доходя пятнадцати до Шеверниц верст, я узнал, что прибыла туда главная

квартира. Оставя партию на марше, я поскакал один прямою дорогою в

Шеверницы. Светлейший в то время обедал. Входя в ворота, повстречался со

мною английской службы полковник сир Роберт Вильсон. Он бродил около двора,

не смея войти в квартиру светлейшего по причине какого-то между ними

взаимного дипломатического неудовольствия. Будучи коротко знаком с ним с

самого 1807 года кампании, я спросил его, что он тут делает? "Любезный

друг! - отвечал он мне, - жду известия о решительном направлении армии

после того несчастия, которое я давно предвидел, но которое при всем том не

может не терзать каждое истинно английское и русское сердце!" "Английское

сердце" невольно навело на уста мои улыбку, с которою я вошел в сени избы

светлейшего, и велел вызвать полковника Толя, чтобы лично от него

удостовериться в известии о переправе неприятельской армии чрез Березину и

узнать, не будет ли мне какого иного направления? Толь и князь Кудашев