Дневник Пенелопы

Много дней подряд спускалась я туда, десять… пятнадцать! Каждый полдень. Я делала ему всякие пакости. Но он меня больше не бил. Смотрел на меня добрыми глазами и улыбался. Вскоре он мне надоел. И однажды я не пошла. Решила вообще больше не ходить. Но случилось непредвиденное: пришел он! Дерзкий и грубый, он не посчитался ни с чем. Поднялся по лестнице и стал колотить в дверь. Но так ведь все могли узнать все про нас!

Ах, так! Сегодня все будет кончено, червь!

Я вышла и сказала ему:

— Иди!

Он хотел взять меня на руки.

— Убери свои грязные лапы. Иди!

Я произнесла это так свирепо, что испугался бы и сам Цербер, охраняющий Аид. А он улыбался. Мы спустились в мраморную пещеру, и в тот момент, когда он прильнул с закрытыми глазами к моему лицу и весь дрожал, как вино в бокалах, когда ими чокаются, я вытащила из волос золотую шпильку и, считая его левые ребра: первое, второе, третье, четвертое, пятое, шестое, вонзила ее всю, золотую, как раз под сосок, прямо в сердце, совсем как Эдип — шпильку жены в зрачки своих глаз!

Глубокая тьма окутала его. Он не успел услышать даже свой предсмертный крик. Откатился в сторону. Я подошла и надела ему на шею серебряный колокольчик — на память! И оставила бы его там на съедение крабам и чайкам, да пожалела. Взяла за ноги, подтащила к воде и бросила в море. А потом помолилась Посейдону:

— Сын Крона и Реи, брат Зевса и Плутона и мой брат! Потряси свое море до самых глубин. Пошли самые свирепые ветры и самые яростные волны. Пусть они заберут это дитя, унесут его — теперь свободного — и выбросят на прибрежные скалы его родины — Крита. Отправь его тень в темное царство твоего брата, чтобы тот посадил его рядом с собой, судьей царей. Он познал их лучше, чем Эак и Радамант. Когда будешь перекатывать его с волны на волну и бросать от скалы к скале, колокольчик будет звенеть и напоминать ему о том, что счастливая смерть дороже тысячи несчастливых жизней! Возьми его, а мне пришли взамен пятьдесят других!

У меня было настроение шутить!

Разделяй и властвуй

Стало холодно. Сорок дней и сорок ночей льет дождь. И этот борей! Волны вздымаются как горы, с ревом разбиваясь о прибрежные скалы, их пена долетает до моих окон, а водоросли прилипают к стеклам.

Одиссей все не возвращается. Третий год пошел! А говорил, что вернется в первую же осень вместе с молодым вином!

Я в тревоге.

Во дворце водворились порядок и благоразумие. А вне его стен? Мне доносят, будто народ голодает. Но ведь это народ! Он вечно голоден. К тому же сейчас война! Князья крови и золота улучили момент и подняли головы. И пытаются взвалить всю вину на меня. Говорят, что, уезжая, Одиссей забрал большую часть запасов и скота. Забрал он и все корабли, и нам не на чем ввозить товары из других стран. Урожай в нынешнем году погиб от суховея, а Пенелопа заботится только о своем кошельке. Она ведь иноземка. Все копит, копит, чтобы потом удрать! А наши извечные враги корфяне, мораиты, румелиоты в один прекрасный день высадятся к нам на острова и все уничтожат, а нас уведут в рабство.

Я знаю, что у них на уме, и сумею предотвратить зло, пусть нет у меня ни опыта, ни хитрости Одиссея.

Я пригласила на совещание верховного жреца, прорицателя Галитерса, моего секретаря Итифрона (тоже священнослужителя), Долия и Мирто. И старика Лаэрта для приличия. Ты его спрашиваешь одно, а он тебе отвечает совсем другое. Что с него взять, он одной ногой в могиле. Какие могут быть советы с того света?

День сегодня солнечный, совсем летний. Еще вчера я разослала по всему острову своих горластых глашатаев с длинными палками, на которых вместо ручки две резные змеи, созвать сегодня утром на дворцовую площадь длинноволосых ахейцев — народ и архонтов — на собрание.

Как только дочь Ночи, златокудрая Эос, откинула пурпурными перстами атласные занавеси небес, по проселкам и большакам стали стекаться массы людей. Большинству пришлось стоять, но многие успели рассесться на каменных скамьях или просто на камнях.

По моему приказу площадь с четырех сторон была окружена ликторами, а в толпу заслано множество агентов.

Люди разговаривали между собой, пытаясь уяснить, почему Пенелопа вдруг о них вспомнила. Ведь сколько лет Одиссей не созывал народные собрания, он, мол, давным-давно и думать о них забыл! А народ помнил, что имеет право выражать свое мнение о насущных делах, и понимал, что Одиссей не имел права начинать войну без его согласия! Одни толковали о своих делах, другие — о болезнях, третьи — о бедности. Кое-кто не скрывал, что пришел на собрание позабавиться (пускай отечество гибнет, лишь бы им жилось хорошо!). Некоторым было интересно посмотреть, как маленькая женщина справится с такой большой толпой и как она будет корчить из себя великого мужа!

Только знать молчала. Архонты пришли сюда, сговорившись свести счеты с царской властью.