Утром обсуждаем план проникновения в Капитолий. Один хуже другого. Признаться, самые сумасбродные идеи предлагает Китнисс. Вот тебе и хладнокровный, мужественный символ восстания. К счастью ее ничто не сможет изменить. Даже пытки Капитолия никогда не выбили бы из нее этот порывистый нрав, эту эмоциональность, скрывающуюся за угрюмым выражением лица. Моя противоположность, мое совершенство, мой смысл жизни. Эти новые слова я трепетно храню в своем сознании, они помогают мне бороться с живущим внутри меня переродком.
Я четко вижу свою цель - защищать Китнисс любой ценой. Я тверд и уверен сейчас, в том, что происходит вокруг, какую роль в происходящем играю я и что меня ждет впереди. Я боюсь смерти, но больше нее я боюсь потерять себя перед смертью… Умереть не самим собой… мои руки дрожат уже не от расстройств головы и таблеток. Это волнение перед кульминационной точкой происходящего. Все мы понимаем, что рискуем теперь как никогда. Последняя битва трибутов. Самая страшная и самая важная битва нашего мира. Сможем ли мы до конца уничтожить поселившуюся среди людей болезнь? Сможем излечить мир от Голодных Игр? Я чувствую себя звеном общей цепи.
В суматохе города трудно понять что к чему. Навешанные сверху тряпки ужасно мешают, да еще снег. Иду за толпой в сторону резиденции Сноу. При мысли о том, что я в сердце Капитолия, где меня мучили и лишали всего человеческого я прихожу в критическое состояние, мутнеет сознание, снова начинается тремор. Унимаю дрожь как могу. Мое немного странное поведение вызывает у рядом идущих подозрение. Зажмуриваю глаза и с невероятным усилием воли вспоминаю все хорошее, что только способно придти на ум. Начинающийся приступ стихает. Продолжаю путь. В какой-то момент произошло нечто неожиданное — раздалось несколько взрывов. Толпа в панике начала разбредаться в разные стороны, я едва не упал на землю. Мне удалось прибиться к стене одного из домов и свернуть на параллельную улочку.
Здесь на удивление было мало беженцев. Потом я понял почему: миротворцы ведут группы людей для заселения в дома и магазины. Я оказался единственным, идущим против их движения, что привлекло ко мне внимание. Миротворец спросил, куда я иду. Я постарался говорить с капитолийским акцентом и сказал, что ищу свою семью. Раздался еще взрыв, в суматохе меня прибили к группе и повели в сторону от резиденции. Пока я исступленно думал, как исправить ситуацию, случилось нечто особенное. Миротворцы постучали в один из домов, спустя мгновение я услышал выстрел и увидел брызги крови на снегу. За дверью прятались повстанцы. Значит, они уже здесь, есть надежда! Началась борьба, беженцы с криками разбежались, кто-то из них наткнулся на ловушку и попал под огненную струю. Я скрылся и вновь направился к резиденции. Четко очерченная цель не давала приступу шанса начаться. Я видел ясно, что должен был сделать: найти Китнисс.
Я увидел ее. Среди брызг крови и кусков мяса на площади. Среди криков детей и рыданий взрослых. Приступ подступал от вида этого зрелища, ассоциации вызвали к жизни мой вечный кошмар. Нет, только не приступ, только не сейчас. Я стал праздным наблюдателем из глубин своего тела, которое на пару мгновений перестало слушаться меня. Я видел, как Китнисс прокричала имя сестры, как девочка с косичками назвала ее. Преодолевая помрачение сознания, я побежал в сторону Китнисс, а потом огонь накрыл площадь и опалил наряду с другими телами и мое тоже. От боли я наверно потерял сознание, потому что очнулся только в палате Капитолия.
Мне сказали, что я не приходил в себя неделю. Все это время шла моя главная битва с переродком внутри себя. В 13-м я познакомился с людьми, которые говорили, что цель их жизни — не дать болезни взять верх. Теперь я понимал их как никогда. Я чувствовал, что если не одержу победу сейчас, то вечно буду рабом своих приступов, которые могло спровоцировать все что угодно. Я видел странные сны. Там, по ту сторону сознания пришел момент, когда я устал бояться себя, и тогда переродок ушел, спрятался в логово на самом дне. Когда я проснулся, прежнее чувство неопределенности и спутанности мыслей и воспоминаний не ушло, не ушло чувство угрозы, исходившее от образа Китнисс, но я чувствовал в себе силы бороться. И больше не боялся. Словно я сломил дух собственной болезни.
Я едва смог открыть глаза после такого долгого сна. Тело онемело от неподвижности, было тяжело дышать. А вместе с сознанием пришла дикая боль. Я приподнял голову. Я весь был забинтован. Я вспомнил как совсем немного не добежал до нее, не успел закрыть от огня. Пламя накрыло меня со спины, опалило голову и плечи. Искусственная нога подкосилась от жара и немного расплавилась, и я упал на мертвые тела.