Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742

В тот день с корабля привезли многих больных, среди них некоторые, как канонир[209], умерли, как только попали на свежий воздух, другие — в лодке при пересечении бухты, как солдат Савин Степанов[210], третьи же на берегу, как матрос Селиверст[211].

И всюду мы наблюдали лишь печальные и ужасные картины.

Прежде чем мертвых успели похоронить, они были изуродованы песцами, которые принюхивались и даже осмеливались нападать на больных и беспомощных, лежавших повсюду на берегу под открытым небом. Одни кричали от холода, другие — от голода и жажды, потому что рот у многих был в таком ужасном состоянии от цинги, что они ничего не могли есть из-за сильной боли, так как десны у них распухли, как губка, стали буро-черного цвета и закрыли зубы.

Песцы, которых было теперь среди нас бесчисленное множество, привыкли к виду людей и, против обычаев и природы, стали настолько зловредны, что растаскивали наш багаж, ели кожаные мешки, разбрасывали провиант, у одного стащили башмаки, у другого — чулки и штаны, перчатки, куртки, которые валялись под открытым небом и, по недостатку здоровых людей, лишены были охраны. Они воровали даже железные и иные предметы, которые были им без надобности. Не было такого, к чему они не принюхались бы и не украли, и казалось, что эти злобные животные будут все более и более мучить нас в будущем, что и случилось. Причиной этого наказания могли быть обиходные на Камчатке песцовые шкуры, и песцы наказывали нас, как филистимлян[212].

Казалось также, что чем больше мы их убивали и мучили самым жестоким образом на глазах у других, наполовину сдирая с них шкуру, выкалывая глаза, отрезая хвосты и поджаривая лапы, тем решительнее и злее становились остальные, так что они даже проникали в наши жилища и тащили все, до чего могли добраться, даже железо и всякие принадлежности. В то же время, при всех наших злоключениях, они заставляли нас смеяться над их хитрыми и комичными выходками.

В тот день была закончена казарма[213], и днем мы перенесли туда многих больных. Но из-за того, что казарма была тесной, они повсюду лежали на земле, укрытые тряпьем и одеждой. Никто из них не мог ухаживать за остальными, и раздавались лишь вопли и причитания, которыми они множество раз призывали Божье возмездие на виновников своих несчастий, и вид их был так жалок и печален, что даже самые мужественные упали бы духом, потому что один жалел другого, но никто не мог оказать другому необходимую помощь.

В последующие дни наши невзгоды и труды стали еще тяжелее. Всех больных наконец перевезли на берег, последним[214] — лейтенанта Вакселя. Он был в таком ужасном состоянии от цинги, что все мы потеряли надежду на его выздоровление. Но мы не забывали помогать ему и другим по хозяйству и оказывать медицинскую помощь, как только могли, забыв о его прежнем поведении. Теперь мы были еще более заинтересованы в его выздоровлении, опасаясь, что в случае его смерти, когда команда перейдет к мастеру Хитрову, по какой-нибудь ужасной случайности наше отплытие отсюда может надолго задержаться или вовсе не произойти из-за всеобщей ненависти и недоверия.

Несмотря на настоятельные требования лейтенанта, мы не могли взять его к себе в хижину, но обещали проследить, чтобы для него и нескольких больных была построена отдельная. Мы велели нашим людям сделать это, а пока ему приходилось сносить пребывание вместе с остальными в казарме[215].

В этот день от трех человек, высланных нами на разведку[216], мы получили печальное известие (которое привело нижние чины в еще большее уныние и сделало их менее сговорчивыми), что на западе они не нашли никаких признаков того, что это Камчатка; скорее человеческие существа никогда здесь не бывали[217].

К тому же мы ежедневно страшились, что постоянные шторма внезапно унесут судно в море, а с ним весь наш провиант и надежду на возвращение, поскольку через три или четыре дня из-за высокой волны мы уже не смогли бы добраться до судна на боте и слишком много затруднений происходило из-за мастера Хитрова, которому уже некоторое время назад было приказано вывести судно на отмелый берег[218]. Кроме того, десять или двенадцать человек, работавшие до сих пор сверх силы без отдыха и до конца этого месяца принужденные часто до самых подмышек заходить в холодную морскую воду, были настолько измучены, что мы считали своей непреложной обязанностью помогать им.

Итак, нужда, недостаток одежды, холод и сырость, слабость, болезнь, нетерпение и отчаяние ежедневно посещали нас.

Даже коротким отдыхом наслаждались с тайной надеждой, что он укрепит нас для еще более тяжкого и непрестанного труда, который предстоял в будущем. Но когда к концу ноября[219] пакетбот был выброшен на берег штормом быстрее, чем это могло бы сделать человеческое умение, люди получили передышку.

ГЛАВА 8 СМЕРТЬ БЕРИНГА