Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742

Я опускаю десять лет непрерывной подготовки к этому плаванию, иные бесконечные трудности, расходы, гибель людей и животных в 1733 — 1741 годах, а также обстоятельства и результаты отдельного плавания капитана Шпанберга[6], которые ничего общего не имеют с моими задачами. Я обращаюсь исключительно к тому, что касается плавания капитана-командора (и капитана Чирикова[7], пока оба пакетбота были вместе в море) и что произошло с 6 июня 1741 года, когда мы отплыли из гавани Святого Петра и Святого Павла[8] в Аваче, до 26 августа 1742 года, когда мы вновь достигли этой гавани. Но коль скоро известно, что меня отправили в 1738 году из Санкт-Петербурга только на Камчатку изучать растения, животных и минералы[9] и я нимало не собирался участвовать в предприятиях этих офицеров, я коротко объясню, каким образом тем не менее оказался в их компании.

В 1740 году в прошении, направленном Высокоправительствующему Сенату, я покорно просил дозволения сопровождать капитана Шпанберга в другом предстоящем плавании — в Японию, чтобы, учитывая уже понесенные великие затраты, меня облекли заданием собрать подробные сведения об островах на пути, а также о самой Японии[10].

Но когда капитан-командор Беринг узнал о моем ненасытном желании посетить чужие земли и обследовать их состояние и диковины, он направил мне в феврале 1741 года особое письмо из гавани Святого Петра и Святого Павла, в котором просил прибыть к нему, чтобы обсудить со мной различные вопросы.

Я сразу понял, что меня хотят убедить присоединиться к экспедиции в Америку, и не стал понапрасну терять время: со служилым человеком я выехал на собачьих упряжках, чтобы с ним встретиться[11].

Как только я прибыл, он привел мне множество оснований необходимости и полезности услуг, которые я мог бы оказать[12], и как благосклонно мое предприятие будет воспринято в высоких сферах, если я решу стать его спутником.

Я ответил, что не имею приказа плыть в Америку, а сам не осмеливаюсь принять такое решение, тем более что я уже попросил дозволения Правительствующего Сената отправиться в Японию. Я добавил, что решение плыть в Америку можно счесть весьма вольным и бездумным нарушением, если американское путешествие затянется и меня не окажется на месте по прибытии приказа отправиться в Японию.

Но капитан-командор заверил меня, что возьмет на себя всю ответственность, а также обратится относительно меня с прошением в Правительствующий Сенат. Кроме того, он обещал также предоставить мне все возможности для достижения чего-либо существенного и, при необходимости, выделить мне людей, сколько потребно, так как мне придется оставить тех, кто мне здесь подчиняется[13].

Позднее, посовещавшись со всеми офицерами экспедиции, он также передал мне официальное письмо с предложением, хотя и касающимся лишь точного наблюдения минералов.

Поэтому я решил принять предложение ввиду того, что изучение Камчатки от этого никак не пострадало бы[14]. Надеюсь, что теперь все более благосклонно воспримут рассказ о моем предприятии, тем более что оно было лишено какого бы то ни было личного интереса, основываясь лишь на общем благе, особых интересах Академии Наук Ее Императорского Величества и на моем самом покорном чувстве долга. Кроме того, я не ожидаю взыскания за то, что сделал что-либо без приказа, поскольку дальнее расстояние не позволило мне послать предварительно свои предложения и ждать указаний предпринять дело, которое могло бы подождать несколько дней до моего собственного решения, но не указаний издалека[15].

Поэтому я также заранее ожидаю милостивого прощения, хотя после четырнадцатимесячного отсутствия и шестимесячного морского путешествия, весьма затянувшегося, тяжелого и опасного, я возвратился лишь с немногочисленными результатами и полезными открытиями, но не по своей вине, а потому, что капитан-командор плохо сдержал данное мне обещание: я увидел материк лишь на расстоянии и был с великой неохотою высажен на несколько часов лишь на трех островах, безо всякой помощи, словно преступнику с множеством саркастических комментариев в ответ на мое честное усердие. К тому же, поскольку капитан-командор не принимал от меня ни малейшего совета (он слишком полагался на собственное мнение), последствия и Божий суд явственно показали, насколько мои резоны отличались от его необоснованных предположений и как велико было, несмотря на крайнюю досаду, мое почтение к нему, его рангу и вытекающим из него преимуществам.

Досада по поводу столь долгой задержки в Сибири и необходимости еще долее оставаться там побуждала выполнить за одно лето то, что, по моим обоснованным выкладкам, необходимо требовало двух.