Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948

— Я приказал аплодировать! В последний раз повторяю — ап-плодировать! Ура товарищу Сталину!

После этого старый коминтерновец вскочил на ноги:

— Ну, давайте, парни, в последний раз! Очень вас прошу! В последний раз! Товарищу Сталину — ура!

Он кричал изо всех сил, и его товарищи поддержали его:

— Товарищу Сталину — ура! Ура! Ура! Ура!

Две минуты, три минуты, пять минут, пока комендант, наконец, не подал знак остановиться:

— Достаточно. Ну а теперь: товарищу Молотову — ура!

Постепенно людям это даже начало нравиться. По крайней мере, от криков им становилось теплее. Они выкрикивали председательствующему новые имена:

— Товарищу Буденному, товарищу Ворошилову, товарищу Микояну, товарищу Иванову, товарищу Стаханову, товарищу офицеру, товарищу коменданту, товарищу Майру — ура, ура и снова ура!

Комендант лучился радостью:

— Хороший митинг, очень хороший! Большой успех. Немцы тоже хорошие. — И он снова выкрикнул: — Смирно! Вождю немецкого рабочего класса товарищу Вильгельму Пику — ура, ура, ура!

— В последний раз, — выкрикнули старые коммунисты, — товарищу Пику — ура, ура!

15 июля 1947 г.

Позади осталась Польша. С бешено стучавшим сердцем 26 июня я вновь ступил на улицы Берлина, покрытые воронками от разрывов бомб и снарядов. Наконец дома, после более пяти лет отсутствия.

Я раздумывал, не стоит ли плюнуть на всю эту политику и не отправиться ли мне домой к родителям, в Западную Германию. Но я не мог заставить себя поступить так. Не было ничего героического в том, чтобы примкнуть к немецко-советскому сотрудничеству, борьбе за социализм и коммунизм, находясь в плену. Это означало просто встать на сторону сильного. Теперь я не могу так просто отказаться от своей позиции. Теперь, когда я свободен, я не стану обращать внимание на то, что думают люди вокруг, а стану действовать в соответствии с теми принципами, которые выбрал и которые успел усвоить за последние пять лет.

Конечно, было безнадежным занятием пытаться убедить народ Германии разделить мои политические убеждения. Проблема военнопленных, граница по рекам Одер и Нейсе, депортации, концентрационные лагеря, повсеместный шпионаж, разнузданное беззаконие делали любые попытки дискуссий на эту тему бесполезными. Моим первым общим впечатлением было то, что люди будут готовы забыть те ужасы, которые творила здесь Красная армия, войдя в страну, если они не станут частью настоящего. Перед лицом фактов все теоретические дискуссии об острой необходимости революционной борьбы и трудностях построения социалистического общества останутся пустой говорильней. В лучшем случае, если вы действительно верите в это, к вам будут относиться как к наивному человеку, пребывающему во власти иллюзий, а в худшем — станут считать лицемером и приспособленцем.

Я не питал особых иллюзий в отношении тех условий, в которых мне предстояло работать в советской оккупационной зоне. И все же мне пришлось еще больше разочароваться.

Не было и речи о какой бы то ни было самостоятельности немецких коммунистов. Так же как и в Национальном комитете, ключевые позиции здесь занимал Ульбрихт с его аппаратом, что механически фиксировало распоряжения и их выполнение. Русские придумали очень правильное слово для обозначения такого типа деятеля: аппаратчик. Этот человек, подобно коронованному чудовищу, правит партией, отравляя воздух недоверием и страхом, расставляет повсюду своих людей. А позади него стоит НКВД, который держит все ниточки в своих руках. Учреждения по советскому образцу рабски копируются на нашей земле, навязываются силой без учета исторических, культурных и политических условий, часто вопреки воле самих советских представителей, которые, впрочем, не рискуют принимать самостоятельные решения с учетом специфики нашей страны, так как боятся быть обвиненными в кощунстве, уклоне от генеральной линии партии.

Но какая от этого польза? Сказав «А», вы обязаны сказать и «Б». Если вы готовы принять логическую необходимость основных краеугольных камней революции в России, что якобы гарантирует победу, если вы достаточно смелы, чтобы признать отвратительный феномен необходимого зла как логический итог русской революции, как следствие слепой ненависти и отсутствия понимания, которые с самого начала продемонстрировал Запад по отношению к молодому Советскому государству, а потом, как продолжение этого, прямое нападение Гитлера, то вы должны принять и нынешнее положение, в которой оказалась Германия.