Дневник плохой девчонки

У мамули сегодня было подозрительно хорошее настроение. И вообще с этим хвостиком в виде пальмы на макушке, в коротюсенькой, едва прикрывающей пупок, маечке и шортиках она выглядела не старше меня. К тому же, резво бегая между кухней и верандой, она все время что-то мурлыкала, и это было совершенно на нее не похоже. Может, из-за всех моих историй у нее нервы сдали? А может, крыша поехала от счастья, что я к ней перебралась? Кто их разберет, этих мам…

Я устроилась в плетеном кресле, и она налила мне кофе.

— Чем ты вчера занималась? Извини, что за весь день ни разу не позвонила.

— Убирала свою комнату, — гордо объявила я.

— О-о-о… — удивилась мама. — И что, в самом деле порядок навела?

— Может, хочешь взглянуть?

— Еще бы! Сразу после завтрака поднимусь к тебе.

— Глазам не поверишь! Знала бы ты, сколько я всего выбросила!

— Могу себе представить… А тебе никогда не приходило в голову, как было бы хорошо, если бы вместе со всяким старым хламом можно было выкинуть и все плохие воспоминания? Правда? Прямо р-раз — и нету! А что?

Желая показать мне это наглядно, мама схватила со стола салфетку, смяла в комочек и — р-раз! — метнула через перила веранды.

О боги! Это было уже слишком, мне стало ясно, что матушка моя точно спятила. Да нет, я не сомневаюсь, что миллионы мам во всем мире поступают именно так — но только не моя. Верю, что миллионы мам во всем мире каждое утро, жужжа себе под нос что-то непонятное, шустро готовят своим дочкам завтрак, миллионы мам болтают про чудесную погоду, кидают салфетки через перила веранды и безо всякой причины улыбаются. Для них все это нормально. Для них — не для моей мамы. Моя мама за завтраком, обедом и прочими ужинами обычно сидит и о чем-то мечтает. И молчит, если есть хоть малейшая возможность не разговаривать. Когда я о чем-то рассказываю, она слушает и улыбается, как Мона Лиза, если задать ей вопрос — ответит и снова замолчит. Иногда мы за весь завтрак так ни слова и не скажем. Сидим за столом, каждая наедине со своими мыслями… А сегодня утром она уже успела выдать весь свой обычный дневной запас слов, и меня это беспокоит. А может, эта ее подруга-психолог велела ей «уделять ребенку побольше внимания» или еще что-нибудь в этом роде? Кстати, а где она вчера пропадала весь день?

— Ты вчера поздно вернулась? — спросила я и куснула бутерброд.

Мама поспешно перевела взгляд на лужайку перед домом.

— Как красиво расцвели пионы…

Пионы? Мне стало еще интереснее, и я решила проявить настойчивость.

— Я тебя ждала…

— Может, надо их полить? — продолжала она раздумывать вслух.

Моя мама совсем не умеет врать. Из всех людей, каких я знаю, она врет меньше всех. Может, потому, что чаще всего молчит? Я поняла, что ей почему-то не хочется рассказывать про свой вчерашний вечер, и почувствовала прямо-таки непреодолимое желание припереть ее к стенке.

— Ты, наверное, очень поздно пришла?

Она повернулась и внимательно на меня посмотрела:

— Ты намерена меня контролировать?

— М-м… Нет… — промямлила я и откусила еще кусок бутерброда. — Просто спросила… Ждала-ждала тебя вчера…

Услышав, как скрипнула калитка, я обернулась и увидела идущего к нам по тропинке ковбоя. Широкополая шляпа, клетчатая рубашка, обрезанные до колен джинсы. Ковбой улыбался.

Мама тоже его увидела.

— О, Гвидас!

Гвидас? Так вот как его зовут… Я-то сразу узнала гостя: к нам, не переставая улыбаться, приближался тот самый сосед-скрипач. И, хотя после истории с грушей прошло уже два года, мне стало щекотно.

Ковбой поднялся на веранду, снял шляпу и, все с той же улыбкой, поклонился. Мама схватила меня за руку.

— Познакомься, Котрина. Это наш сосед Гвидас. Он музыкант.

«Знаю! — хотела ответить я. — Знаю». Но смутилась и растерялась, а потому ничего не сказала, только сдержанно кивнула и продолжала пить кофе. За два года он изменился, уже не выглядел бледным и печальным, но остался все таким же ослепительно красивым — когда улыбается, ровные белые зубы сверкают на загорелом лице, как в рекламе по телевизору.

Мама повернулась к Гвидасу.

— Я ведь тебе рассказывала про Котрину. Видишь, какая у меня большая дочка.

Гвидас продолжал улыбаться. В жизни не видела такой глупой улыбки. Не поймешь, узнал он меня или нет. Хотя, вполне возможно, он меня никогда и не видел…

— Садись, кофе стынет…

Только теперь я заметила, что стол накрыт на троих. Ага! Значит, мама знала, что он придет! Она его ждала! И ничего мне не сказала! Это для меня было уже слишком, и я решила смыться. Прихватила со стола кофейник и пробормотала:

— Пойду кофе подогрею…

— Нет-нет! — вскинулась мама. — Свари свежий.

Я вылетела за дверь. Добравшись до кухни, рухнула на стул. Что это означает? Зачем он тут, этот Гвидас? Зачем мама ему про меня рассказывала? А если рассказывала, то что именно? Может, и про грушу рассказала? Как нашла меня там…