Дневник похода Тимура в Индию

Дело было такое. Упомянутый Шихабаддин был правителем одной области[107], расположенной вдоль берега реки Джамда; он много имел подчиненных ему лиц и приближенных, а равно бесчисленное количество орудий, боевых припасов и всякого имущества. Когда принц рода человеческого, отпрыск [великого] эмира, Пир Мухаммад-бахадур, достиг перед этим границ Мултана, то Шихабаддин удостоился облобызать его ноги и получить обильные милости, и особенное внимание, и ласковое отношение /69/. Он некоторое время [хорошо] старался исполнять свои обязанности службы, находясь в свите [Пир Мухаммада]. Когда же он возвратился к себе, то его голову охватила одурь неповиновения, и [эта] порочная мысль проложила путь в его мозгу. Он возгордился недоступностью и естественною укрепленностью [своей] страны, а равно — поддержкою [в этом отношении] реки. [Но] на берегу реки небытия он построил [свой] дом, и как бы вода ни служила причиною жизни, она стерла его с лица земли.

Стихи

Берегись считать себя безопасным перед вращающимся колесом судьбы:

Ты полагаешься на воду, пойми же это!

Когда его хаканское величество узнал об ослушании этого злополучного [человека], он в пятницу первого числа месяца мухаррама[108] отдал приказ, чтобы эмир Шайх Нураддин-бахадур, облако коня которого, источая дождь крови, делает поле битвы зарослями красных тюльпанов, а форма кинжала которого, как серп, срезает поросль вражеской жизни, с десятитысячным войском[109] отправился против владения [Шихабаддина] и [своим] светлым умом и отменным старанием довел до удовлетворительного исполнения это важное дело. Эмирский сын Шайх Нураддин, повинуясь высочайшему приказу, сопутствуемый всей своей кавалерией [быстро], как ветер, облетающей мир, и, как молния, освещающая его /70/, отправился в путь.

К тому времени, когда он достиг подступов к владениям Шихабаддина, последний уже прорыл глубокий ров и воздвиг высокую стену и, укрепившись, начал военные действия. Произошло такое сражение, что и сказать невозможно.

Когда феникс солнца скрылся за горою Каф, а серебристый сокол дня укрылся в гнезде ночного мрака и черный ворон ночи взял под крыло золотое яйцо небосвода, Шихабаддин устроил с одной стороны водного пространства ночное нападение [на войско его величества]. Произошла жестокая битва, пламя которой высоко поднялось вверх. Эмир Шайх Нураддин произвел жаркие атаки и совершил ряд последовательных храбрых ударов по неприятелю. Войска Шихабаддина, подобно рыбам, выброшенным на берег, затрепетали и, как полузарезанные птицы, уже не увидели для себя никакого спасения. Много их было перебито. Так как высоко поднялся от блеска мечей поток погибели, то не было возможности переплыть его кораблю жизни. Некоторые просто бросились в кровожадные волны и, избежав пучины войны и битвы, нашли убежище в водовороте реки /71/. В эту ночь личные пажи [его величеств], вроде Мансура, Бивараджа чухра [пажа] и их братьев, на месте битвы и на поле чести и славы проявили совершеннейшие подвиги [воинской доблести] и получили ранения саблями и стрелами. Когда его хаканское величество изволил остановиться в районе этой области, он особенно по-царски обласкал раненых и вручил им роскошные платья и другие дорогие подарки. В эту же ночь Шихабаддин со своими подчиненными, собрав двести судов, сел на них и бежал в направлении Уджа, одного из городов Индостана. Эмир Шайх Нураддин во исполнение высочайших распоряжений пустился его преследовать по реке Джамд, в то же время он продолжал воевать и истребил множество индусов. От крови убитых река Инд — как говорится [у арабов] — превзошла все пределы своего многоводия. Когда суда Шиха-баддина приблизились к Мултану, войска принца Пир Мухаммад-бахадура, его эмиров и принца Сулайман-шах-бахадура предприняли против него военную операцию /72/, захватили на реке все суда с неприятелем и отомстили ему саблями. В тот злополучный день Шихабаддин бросил в реку [свою] жену и ребенка, а сам, спасая свою жизнь от этой ужасной пучины, бросился к берегу. Когда все это было счастливо завершено и [государь] освободился от бремени этого [тяжелого и] важного дела, августейшие знамена, укрепленные победными и неодолимыми коранскими стихами, направились к [осуществлению] высочайшей цели и заветного желания[110].