Дневник призрака

Старик выслушал ее очень внимательно. За все время ее рассказа даже не прикоснулся к чаю. Когда Зина закончила говорить, наступила пауза. Да такая долгая, что она перепугалась.

— Что это, дедушка? — взволнованно произнесла Крестовская, внимательно наблюдая за его реакцией. — Почему такой сон приснился именно мне?

— Плохой сон, девонька, — Федька-сектант покачал головой. — Почему тебе — и сам не знаю. Но плохой сон. Быть беде. Люди слушают ложного пророка. Как говорилось в Писании: «и придут к вам волки в овечьей шкуре»… Черт в рясе священника. Ложный пророк.

— Ложный пророк? Что это значит? — насторожилась Зина.

— Не знаю я, девонька. Только я чувствую, что сулит твой сон какую-то страшную беду.

— Мне, дедушка? — Против воли у Зины мурашки побежали по коже.

— Не знаю… Ты береги себя сама, и Господь тебя сбережет. Темная тень нависла над миром. Кресты падают. Колокола предвещают беду. Колокола звонят… Но не благовест это, а погребальный звон. А вот по кому они звонят… Молиться надо, девонька. Молиться и тебе, и мне, чтобы Господь от беды уберег.

— Как молиться? Кто теперь помнит молитвы? — не выдержала Зина. — Да и кто будет теперь слушать их?

— Господь и услышит. Для молитвы особенные слова не нужны. Главное, чтобы шла она от самого сердца. Ты просто с чистым сердцем Богу говори, и он услышит.

— Вам легко говорить, — улыбнулась Крестовская, — вы священником были… Все молитвы знаете. А мне как быть, живой, на земле?

— Захочешь — сердце научит. Подскажет тебе твое сердце. Видишь, и ко мне ты пришла. Ведет тебя Господь.

— А в каком монастыре вы жили, дедушка? Где теперь этот монастырь? — задала Зина главный вопрос, ради которого пришла сюда.

— Свято-Успенский патриарший монастырь был, девонька, — на лице старика отразилась глубокая печаль, — здесь, в Одессе, на 16 станции Большого Фонтана. Святые люди жили в нем. Молились обо всех страждущих. Почитай, как приехал я из Киева, так всю жизнь в нем и прожил.

— Из Киева? — В голове Крестовской красной точкой загорелось воспоминание о книге.

— Из Киево-Могилянской академии, там я учился, в духовной семинарии. А потом приехал сюда. Вернее, назначен был в монастырь, в Одессу. И всю жизнь в нем. А сам я родом из Чернигова. Слышала, есть такой город?

— Конечно, слышала. Интересная у вас судьба.

— Да. Когда монастырь закрыли, я был один из немногих, кто выжил. Господь уберег.

— И книг, наверное, в монастыре много было. Старинные, редкие, — сказала Зина.

— Очень много, — кивнул Федька-сектант, — теперь нет их. Развеяли по свету. Кто теперь разберет.

— А вы никогда в книгах не видели таких рисунков, как в моем сне? — напрямую спросила Крестовская.

— Честно говоря, видел что-то подобное, — кивнул старик, — но это очень распространенный образ. Когда хотят изобразить лжепророка, всегда рисуют черта в рясе священника. Так что наверняка подобное в монастыре было.

— А я слышала, бывают и рукописные книги, книги, написанные от руки, — забросила Зина удочку.

— Да, были в монастыре и такие. Дневники называются.

— Дневники?

— Да. Монахи древние писали — святые отцы при монастырях. Да и лихие люди, искупающие в монастырях свои грехи… — задумался Федька-сектант.

— Что за лихие люди? — ухватилась Зина за слово.

— Преступники. Раньше ведь как было? Не всех отправляли в тюрьму. На некоторых суд накладывал епитимью и отправлял на исправление в монастырь. Такой преступник жил при монастыре, с братьями, и монахи за него молились. Иногда такие люди скорей раскаивались в прежней жизни и начинали жизнь новую, чем те, кто был отправлен в тюрьму. В монастыре у человека просыпалась совесть, ему становилось стыдно за свои поступки. И он возвращался в мир совсем другим.

— Понимаю, — кивнула Зина, согласная со словами старика.

— И у нас в Одессе такие преступники были. Давным-давно.

— Что ж, спасибо вам, дедушка! Вот поговорила с вами, и на душе легче стало! И за чай благодарю. Еще нигде такого вкусного не пила.

— Так чай завсегда вкуснее, чем водка! Запомни это, девонька, — сказал Федька-сектант.

— Я б запомнила, да жизнь такая… — Зина махнула рукой, сохраняя образ, думая, почему у людей существует такое странное устойчивое желание жалеть тех, кто совсем не достоин жалости! И почему с моральными уродами — как с тем существом, которое изображала Зина, говорят охотнее, чем с добрыми и порядочными?

Несмотря на благость в сердце, Крестовская не могла удержаться от злых мыслей. Старик, со всей своей святостью, был такой же, как и все остальные мужчины, которые с удовольствием общаются с падшей сельской пьяной хабалкой, а от порядочной женщины отвернутся при первой же возможности. Зина никогда не понимала этого парадокса.

Откуда у мужчин вот эта странная, бредовая идея о том, что все женщины хорошие и достойны уважения? Рождаются без одной извилины, что ли? Зина для себя точно их классифицировала и знала, что есть — люди, а есть — человекообразные существа. И не каждая женщина, которая так выглядит, является женщиной на самом деле.