Дневник путешествия из Тоса (Тоса никки)

Вот молодые травы,
Собранные на Прудах,
Где и воды-то нет.
Ведь те Пруды — равнина
В редких зарослях кустов асадзи[18]

Пруды — это название места. Там жила знатная дама, что вместе с мужем приехала из столицы. Яства из ее коробов раздали всем, вплоть до детей, и все наелись досыта. Корабельщики так барабанили по переполненным животам, что сумели даже всполошить море и поднять волны.

Итак, за это время происшествий было много. Сегодня тот человек, который пришел, распорядившись принести коробочки с завтраками, — как же его имя-то? Сейчас вспомню. Так этот человек, оказывается, мечтал прочесть нам свои стихи. Он говорил обо всякой всячине, выражал сожаление по поводу того, "что волны все встают", и прочел все-таки эти стихи. Вот они:

Громче рева
Белых волн,
Вставших на пути,
Буду плакать я,
Здесь оставленный.

Очень это, должно быть, громкий голос. Но каковы стихи в сравнении с принесенными яствами! Казалось, каждый расчувствовался от этих стихов, но ответных не сложил никто. Был среди нас человек, который мог бы сочинить ответ, но он лишь эти стихи похваливал да яства поедал, а ночь становилась все глубже. Автор стихов встал, сказав: "Я еще не ухожу". И одна девочка, дочь одного из путников, говорит тихонько: "Я сложу ответ на эти стихи". Мы поразились:

— Это же великолепно! Ты его прочтешь? Если можешь прочесть, говори скорее!

— Дождусь человека, который вышел, сказав: "Я еще не ухожу", и прочту.

Стали того искать, и оказалось, что он вроде бы сказал: "Уже поздно" и сразу ушел.

— Все-таки как бы ты ответила-то? — спрашиваем мы с интересом.

Ребенок, само собой разумеется, смущается и ничего не говорит. Стали просить настойчивее, и вот девочка продекламировала такие стихи:

У путников
И тех, кто остается.
Такие ж реки слез на рукавах.
Но только берега их
Чересчур намокли…

Каково сказано! Может, стихи понравились оттого, что ребенок такой милый? Да нет, это вышло совершенно непроизвольно. Их переписали, рассудив так: "Конечно, стихи не без изъяна, — ведь они детские. Но, пожалуй, не хуже, чем у старухи или старика! Да будь они даже плохие, будь какие угодно, при случае мы передадим их по назначению".

День 8-й. Случились помеха, и мы стоим все на том же месте. Сегодня вечером луна погружалась в море. При виде этого вспомнились стихи высокочтимого Нарихира[19]:

Раздвиньтесь, гребни гор,
Чтобы луна не заходила[20]

.

Если бы он слагал их на берегу моря, то сложил бы, наверное, так:

Восстаньте, волны, помешайте ей,
Хочу, чтобы луна не заходила.

Сейчас, вспомнив эти стихи, один человек продекламировал:

Когда смотрю я, как струится
По волнам от луны сияющий поток,
Я представляю
В этом море
Реки Небесной кроется исток[21]

.

В день 9-й рано утром вышли на веслах из Омимато, сказав: "Встретимся на стоянке в Наха". Среди множества людей, что пришли проводить нас и по очереди говорили друг другу: "Пока они в пределах нашей провинции…" повсюду за нами следовали с того самого дня, когда губернатор выехал из своей резиденции, Фудзивара-но Токидзанэ, Татибана-но Суэхира и Хасэбэ-но Юкимаса. Все это были люди с чистыми помыслами. Глубиною их помыслы не уступят и здешнему морю.

Теперь мы гребем прочь от берега. Все они один за другим пришли проводить нас. И вот, по мере того как мы отплываем на веслах, те, кто остался у кромки моря, все отдаляются. Да и от них становятся не видны отплывшие на судне. Должно быть, и на берегу есть что сказать нам; и на судне думается о них, однако делать нечего. Обо всем этом декламирую про себя стихи:

Летят к вам через море
Наши думы.
Но никогда о них
Вам не узнать
Без наших писем.

Вот мы проходим мимо соснового бора в Ута. Сколько же в нем сосен, сколько тысяч лет они стоят? Никто не знает[22]. На корневища их накатывают волны, около ветвей, кружа, летают журавли. Глядя на такое великолепие, один из спутников не удержался и сложил такие стихи:

Взглядом окинь их, увидишь
Журавли, что живут
На каждой из веток сосны,
Как будто считают себя их друзьями
На тысячу лет.

Но и они не могли превзойти красоты, открывшейся нам на берегу.