Дневник путника

В деревне на ночлег я остановился в общежитии, сейчас совершенно пустом и нелюдимом, поскольку его постоянные обитатели — рабочие-шефы еще не приехали. Это было одноэтажное кирпичное здание, с длинным коридором, по обеим сторонам которого располагалось около восьми комнат. Коменданта общежития не было, помогла мне войти внутрь его жена, Тамара Ильинична. Нашли мы с ней одну незапертую комнату. Я поблагодарил женщину и стал готовиться к ночлегу. Меня не смущал пустой панцирь типичной железной общежитской койки. Как-то не по себе было от голых стен, угрюмого коридора, шаги по которому раздавались так же глухо, как в каком-нибудь средневековом замке. Уж лучше бы заночевать в открытом поле, чем здесь, в большом здании, почему-то показавшемся мне склепом. К тому же смущали и огромные дыры в полу. Сон не приходил. Все известные мне способы борьбы с бессонницей я перепробовал, но все безрезультатно. Когда счет слонам и львам пошел на вторую тысячу, в коридоре гулким эхом разнеслась быстрая поступь чьих-то шагов. Вот ведь странность какая: и в лесу приходилось ночевать, и со зверьем встречался, а вроде страха не было. А здесь я вдруг до того напрягся, что даже испарина выступила на лбу. Все верно: больше всего в жизни нас пугает неизвестность. Добавим сюда наше воображение, соответствующую обстановку. Дверь открылась, и — передо мной стояла улыбающаяся Тамара Ильинична.

— А чего это вы в потемках сидите? — Неизвестного я решил встречать не лежа. Пришла домой и сообразила: человек небось не емши ляжет. Принесла вот кое-чего. "Кое-чего" оказалось чашкой холодца, пятком яиц, творогом, банкой молока, почти целым батоном хлеба. Вообще-то все это пришлось кстати. Покуда я ел, не уставая рассыпаться в похвалах очередному поедаемому продукту, она немного рассказала о своей родной деревне, о семье. Живут с мужем, дом огромный, хозяйство большое, а дочь живет в городе, ютится по общежитиям, а возвращаться в деревню не хочет. С другой стороны, куда возвращаться? Радиация здесь, говорят, большая. В цифрах Тамара Ильинична не очень разбирается, но что радиации много — это точно. Днем как подкатит вялость какая-то, усталость, — сил нет, так прилечь хочется. Не ляжешь — весь день больная ходить будешь. А поспишь часок — и вроде ничего. Может быть это от жары, спрашиваю я ее. Да нет, такое и зимой случается, с молодыми и старыми, здоровыми и больными. Я уже допивал последний глоток молока и мог меланхолично подумать о том, какую дозу я хватанул сегодня, сколько добавлю в ближайшие три дня, пока придется идти по зараженной местности. Пыль в поле, вода в Арбузовом пруду, вот эта вкусная еда — все это буквально пропитано радиацией. Ну да ладно, я уйду отсюда. А как же эта добрая женщина, эти люди, живущие в этой степи? За что им все это? Тамара Ильинична как-то устало махнула рукой после моих слов: "Да что уж поделаешь!" Я еще долго лежал на жесткой сетке кровати, глядя в потолок. Угрюмый коридор, крысиные дыры в полу — все это показалось таким детским и безобидным по сравнению с тем невидимым и страшным врагом, что поселился в этих Богом забытых степях.

26 июня. Дороги, которые нас выбирают.

Вся жизнь человеческая — стояние у развилки дорог. Так богатырь стоял когда-то, читая на камне вещие слова. Нам и труднее и легче, чем былинному Илье Муромцу. Труднее, потому что, сделав выбор, идем в неизвестность. Легче — по этой же причине. Ведь уходили-то мы с надеждой, что выбрали ту самую дорогу, которая приведет нас туда, где и "здорову быть", и веселым, и богатым. Где честным пирком да за свадебку. Где "костлявая" с косой ни в жизнь нас не отыщет… Я люблю, когда в пути встречаются развилки, когда не у кого спросить, куда идти дальше. Для меня развилка — философское объяснение судьбы человеческой. Есть свободный выбор, ты сам выбираешь, каким путем идти, но, тем не менее, мы придем туда, куда должны были прийти.