Дневник путника

Часа через два подошел к Уперте. За рекой мой родной Киреевский район. Но туда надо еще попасть. Ищу брод. А зной становится даже не злым, — беспощадным. Знаю, что брод есть, но где? Под ногами — болотце, сверху жжет. Нет силы поднять голову. Плетусь понуро, время от времени с надеждой бросая взгляд на манящие речные струи. Где же ты, брод? После часа отчаянных поисков, когда уже я отчаялся перейти этот Рубикон, кусты расступились, и я вышел на каменистый берег. Переношу рюкзак на другую сторону, раздеваюсь догола и бросаюсь в прохладу реки. Неизъяснимое блаженство! Раскинуты руки и ноги. Животом почти касаюсь дна. Не сопротивляюсь, только побольше набираю воздуха. Течение несет меня сквозь валуны, плывущие листья ивы, блики, радужные соцветия. Вот уже дно все дальше, вода все холоднее. Полет. Невесомость. Пытаюсь встать на ноги и доплыть до первоначального места. Яростно гребу руками, а река относит меня дальше и дальше. Приходится идти. Струи ударяют в грудь, живот. Кажется, будто река шумит мне: плывем, плывем, не сопротивляйся, глупый. Дохожу до места и все повторяю с начала. Полет, невесомость, бездна, мрак. Опять солнце, опять мрак. Стрекозы, небо, солнце. Боже, как прекрасен мир! Да здравствует зной, — как бы я узнал, что так прекрасна прохлада реки. Да здравствует путь — утомительный и трудный — разве бы я почувствовал, какое это наслаждение — просто лежать, без мыслей, без желаний. Да здравствуют странствия, — мог бы я узнать, какое это счастье, возвращаться в родной дом. Завтра я приду в город, где родился. Пройдусь по его тихим улочкам, улыбнусь каждому дереву, поздороваюсь с каждым домом — они меня помнят и любят, как помню и люблю их я. Затем уйду за город, в ближайшее село, где стоит домик у озера, где я прожил свои лучшие десять лет и где живут сейчас мои отец и мать…

А почему завтра? По крайней мере, до Киреевска я могу добраться сегодня. Набегает тогда верст около сорока. Ну и что? Дойду! И столько силы я чувствовал в себе, что был в этом уверен: родная земля, она ведь силы дает. Сразу от реки — двухкилометровый подъем до деревни Уткино. Его я одолел одним махом. Крутицы, Луневка, Майское… Когда-то я работал в районной газете, и судьба частенько заносила меня в эти края. Вряд ли кто помнит. Но странно. Один кивнул головой, второй. А третий: "Что-то давно статей ваших не видно". "Да уже с пять лет, как я уехал из Киреевска". "А будто вчера с Сан Санычем Асановым к нам приезжали. Как он, здоров?". "Надеюсь, что да". Но я спешу, спешу. Незаметно село солнце. В деревнях опустели улицы. До Киреевска десять километров, время без четверти полночь. Ноги уже идут как-то сами, автоматически. Все. Больше ни шагу сделать не могу. Отчаянье. Прошу у Него: "Господи, я, глупый, обещал всю дорогу идти только пешком. Теперь я понял: нельзя ничего обещать, даже себе. Не будет ничего страшного, если я хоть немного проеду? Сделай так, Господи, чтобы я сегодня ночевал в родном доме, а не умер на дороге"… А клапан мой искусственный все сильнее бьет по грудной клетке… Ночь. Тишина. Поднимаюсь. Не сидеть же на голой земле. Надо идти дальше, хоть ползком. Откуда в такую пору здесь транспорт? Вдруг яркий свет прорезал бездонную темень. Незамеченная мною, остановившаяся легковая машина.

— Припозднились вы, однако, — молодой парень распахивает дверцу… Вышел я в километре от города. Немножко досадно было, что не выдержал, но когда увидел двухэтажный дом, старый вяз под окнами — и обо всем забыл. Я шел по родной улочке, только бродячая собака встречала меня. Подошла, виляя хвостом. Достаю горбушку хлеба, она понюхала и разочарованно подняла на меня голову.

— Прости, больше ничего нет.

Она пристально посмотрела на меня: не вру? Вздохнула: что, мол, с тобой, брат, делать — взяла в зубы хлеб и легла на место. Деревянные ступени скрипят. Дверь, как всегда, открывается с трудом. Моих никого нет, все на даче. Кладу рюкзак, снимаю кроссовки. Больше я ничего не помню.

1 июля. Покровская гора.

Проснулся я в полдень. Оказалось, что лежу на белом покрывале в полной амуниции. От носков на полу след — песок, земля и ещJ невесть что. У соседей внизу плачет ребJнок, у соседей справа играет музыка. ВсJ как всегда. Солнце, ещJ вчера грозившее сжечь меня, ласково улыбается сквозь оконные шторы. Смотрит в окно груша. Теперь окончательно вижу — я в родном доме. Но сегодня в нJм никого нет, а радость которую не с кем разделить — не радость. Пора идти. Через час я приду туда, где меня ждут. Положа руку на сердце: разве много таких мест на земле? Чего же я дрыхну?