Читаем Дневник расстрелянного (сборник) полностью

Дневник расстрелянного (сборник)

Партизаны бывают чуть не ежедневно. Хороших лошадей в селе нет — позабирали. В партизанах девятеро из села. Две семьи (первые) пострадали: старики где-то в СД. Остальные живут. Одна девушка здоровая. Комбайнерка. Видели на базаре в Гайсине.

Односельчанке:

— Только попробуйте скажите!

Лекпом однажды пришел к врачу:

— Мне здесь жизни не будет. Меня арестуют. (У него раньше партизаны были несколько раз). Я ухожу в партизаны. Пожалуйста, вылечите сына.

Иногда односельчане появляются в селе. Говорят, командир отряда Юрко из соседнего села. Тракторист. Его что-то преследовали как активиста.

У Аснарова были дважды.

В селе убито уже четыре старосты. Боев почти не бывает. Не раз: добровольцы или полиция на одной стороне, партизаны — на другой.

В леса вход запрещен.

Бой один был осенью. Полиция, жандармерия окружили лес... Перестрелка два дня. Ночью вышли из леса танки (легкие). Прорвались. Ушли.

...Все это рассказывают в большинстве на ходу, пока едем в Вильховую и обратно по заогородам (так как снегу мало)... Рассказывают доктор и кучер по очереди.

* * *

Прием 18-го. Сводка за 17-е. Совинформбюро. «На кировоградском направлении наши войска, отбивая контратаки противника, продолжали вести наступательные бои и улучшали свои позиции».

Из остальных сообщений интересное.

Заседание орловского партийного актива. На нем сообщено, что орловский железнодорожный узел полностью восстановлен.

Окончание ремонтов тракторов в одной из МТС на Полтавщине. Благодаря тому, что «советские патриоты — работники МТС — при отступлении немцев сохранили, спрятали все важнейшие детали».

Из заграничных — налет на Берлин 16-го. Сброшено 1500 тонн бомб. Англичане признаются в потере 30 самолетов.

В воробьином убежище, где слушаем, холодно. Мария как-то вечером:

— Посмотрела на Л., у него на кончике носа капелька висит. Так мне его жалко стало.

Хлопают двери у соседей. Скрипят шаги. Останавливаю Л. Злится.

«Машингория» — ручная машинка — постоянно портится. На винте съедена резьба (вместо кнопки винт). Л. наматывает нитки. Лопаются ремни. Рвет их зубами. Сшивает. Теряет иголки. Перетряхивает солому.

Я обычно у аккумулятора. Проверяю искру. Когда длинная, Л. радуется.

— Хорошо.

Иногда на синюю лампочку напряжения. Нарушаю контакт по шепоту «стоп». Он крутит, скинув кожух и шапку. Ремни скользят. Колотит по колесам — насечки. Кажется, звон на все село.

— Тише.

— Сейчас.

Иногда скрипит пронзительно, а Москвы нет. Или заряд все слаб... Несколько дней назад поймали только последнюю фразу немецкой сводки: «Оставили русский город...» В сводке за 30-е типичное признание о сдаче Коростеня. Атаки по обе стороны Житомира.

Дома ему устраивают скандалы: «Куда ты ходишь по ночам? Ты хочешь, чтобы всех нас побили?»

— В гости? А що я не бачив, щтобы горилки брав. Нащо иголки?

Старухе самым страшным кажутся иголки.

А в воробьином убежище опаснейший враг — кот. Он поселился за перегородкой. Иногда устраивает возню — настораживаешься. На днях стянул у Л. бутерброды с маслом.

[1944 г. Январь — февраль]

2 января 1944 г.

Новый год. Встретили невесело. Мария раньше: «Встретим по-партизански. Поймаем зайца, запорем. И чтоб было немного водки». Заяц не поймался. Водки не нашлось. А у меня разболелись зубы. Из-за них проснулся, едва заснув. Дождался двенадцати. Слил в стопку остатки водки из бутылки, чуть спирту. Набралось полстопки. Все спали. Тихонько вышел. Потом разбудил Марию. «С новым годом!» Уснул, обрадовавшись, что зуб притих.

* * *

Убежище! В это все упирается. В воробьином все слышно — печатать нельзя... Л. повторяет: «Надо в землю». Я уже десятки раз воображал и рисовал на бумаге. Но где? По дороге заглядывал в каждый ярок. Попробуй избежать следов. А главное — куда землю.

Сколько раз подолгу не спал, подыскивая. Ребята мямлили: «Негде». Спорили: в хозяйстве или за селом. Я злился. Если б не мой старик, давно бы выкопал такой лабиринт.

Н. предложил, приехав на праздник:

— Сколько ни искал — одно место. Только близко от дороги колодец.

— Сколько?

Метров пять. Но ход можно в сарай.

Выясняется: во дворе Иг.{31} — националиста.

— А как же он?

— Я его держать буду в руках.

— Надо осмотреть.

Мария запротестовала:

— Это отдаться националистам!

Шофер настаивал на своем варианте.

— Здесь никто не ходит. Следы? Я бабу заставлю пять раз санями проехать — никаких следов не будет. Лешка? Да он раз в три дня дома ночует. Он дальше уборной и не ходит.

Это хороший выход. Он мне нравится. И хотя ребята мямлят: «А на виду. Как же сообщаться?» — я готов согласиться. Вопреки им. Лучше что-нибудь, чем перманентное откладывание.