Дневник разведчицы

Проснулась, поезд стоит. Девушки спят, а Лавровой уже нет. Она убегает почти на всех остановках, ее интересует все, что происходит в других вагонах. Посмотрела я на своих новых подруг, и нежное чувство охватило меня. Тося дышит во сне тихо, спокойно. Сладко посапывает Верочка с припухшими, вытянутыми, как у ребенка, губами. У Томки нос кверху, а щеки горят пунцовым огнем. На мгновенье сжалось, заныло сердце. Наверно, так сжимаются сердца у матерей, когда они провожают своих детей на фронт.

Толчок, перестук буферов. Поезд двинулся. Валюха впрыгнула в вагон, помахала кому-то рукой. «Кто это, Валюша?» Она подошла и зашептала: «Это разведчик отдельной моторазведроты Ярославской дивизии Михаил Голубев. Докукинец, так зовут в дивизии бойцов этой роты. Командир у них Докукин — легендарный герой. Михаил обещал прийти к нам и рассказать о Докукине».

Я вспомнила, что недавно мы читали в газете о Михаиле Голубеве. Газета писала, что, блокируя дзот, рота залегла под пулеметным огнем. Разведчик Михаил Голубев подполз с правого фланга к амбразуре и, ухватившись за горячий ствол бьющего пулемета, выдернул его из амбразуры, а амбразуру забросал гранатами. После этого ворвался в дзот и захватил оглушенного гитлеровца.

Лаврова сдержала слово: привела Голубева в вагон. Просто не верилось, что этот худенький, голубоглазый красноармеец, совсем мальчишка, мог совершить такой подвиг. Мы окружили его. Голубев растерялся: столько девушек! Краснел, переминался с ноги на ногу. Но когда заговорил о роте, о Докукине, куда пропала застенчивость. В глазах появился дерзкий огонек. Рота Докукина молодежная, почти все комсомольцы. Под Москвой в дивизию из Подольского пехотного училища прибыл комсомолец лейтенант Докукин. В феврале 1941 года он принял роту. Разведчики во главе со своим командиром неожиданно появлялись в тылу противника и, сделав свое дерзкое дело, бесследно исчезали. Они громили склады с боеприпасами, брали в плен гитлеровцев, налетали на штабы противника. Гитлеровское командование оценило голову командира разведроты комсомольца Ивана Докукина в десять тысяч немецких марок. Но предателей не нашлось. Бойцы любят и берегут своего командира. Его знает вся прифронтовая полоса.

Мы слушали, затаив дыхание, и я решила: попрошусь в роту Докукина.

10-е июля.

Станция Торопово.

Поезд стоит уже несколько часов. Все наши на перроне.

Пишу в сумерках.

Только что закончился разговор с Давидом Моисеевичем. Он рассказал о наших актерах. Они работают в бригаде артистов при политотделе штаба дивизии. Здесь же, при политотделе, создан оркестр. Актеров в дивизии уважают, ценят. Они делают большое и нужное дело, выступают с концертами на переднем крае.

Давид Моисеевич предложил и мне перейти в бригаду.

Я сказала, что о бригаде актеров не может быть и речи. Зачем же мне тогда боевая подготовка и к чему были все эти долгие ожидания! Кончилось тем, что Давид Моисеевич обиделся. Сказал, что я не имею ни малейшего представления об армии. В армии не рассуждают и не обращают внимания на прихоти капризных барышень.

Расстались мы сухо. Недовольные друг другом. Удивительно: Манский, умнейший человек, даже не попытался понять меня. Разговор с ним меня очень взволновал. Надо немедленно принимать меры. Сейчас допишу свои каракули в дневнике и составлю рапорт на имя командира дивизии Турьева. К рапорту приложу направление райвоенкомата. В нем прямо сказано: «Аверичева С. П. направляется в Ярославскую коммунистическую дивизию в качестве мотоциклиста-связиста или бойца-автоматчика в моторазведку».

Девушки уже набились в вагон. Они привыкли к моей писанине и не обращают на нее внимания. Запели. У Томки Красавиной неисчерпаемый запас частушек, одна другой залихватистей.

А все-таки испортил настроение Давид Моисеевич!

11-е июля.

Проснулась ночью. Поезд медленно движется. В окно увидела ракеты. Одни вспыхивали, поднимались, повисали в воздухе и гасли, другие загорались, очерчивали дугу и падали. «Ракета! Ложись!» — вспомнила я тактические занятия. Заскрежетали, запищали тормоза. Поезд остановился. Темно. Опять ракеты со всех сторон.

В темноте сквозь деревья проглядывает деревенька. Деревья рядом с железнодорожным полотном. Протяни руку — коснешься колючих еловых ветвей.

Выгружались на станции Ломоносово. Станция… Землянки да разбитые вагоны. Построили нас, и мы зашагали. Пришли в деревню Подвязье. Тишина. Ни одного выстрела. Неужели это фронт!..

Утром встретила Муру Рыпневскую. Сначала не узнала. В Ярославле она была брюнетка… Повела меня к себе. Чистенькая комната. Белоснежная постель. Я вынула из вещевого мешка лишние вещи и отдала Муре: ей в клубе все пригодится. Написала тут же еще два рапорта— начальнику по разведке Осьмаку и начальнику штаба дивизии Завадскому. У Муры уютно, но надо было спешить.

Около нашего батальона меня схватила за руку Лаврова, отвела в сторону и заговорила быстро: