Дневник разведчицы

— Ну уж и чудесно. Все тело гудит. Вот они начались, прелести…

И вдруг как будто прорвало наших ребят.

— Первых трудностей испугался! Да это же легкая туристская прогулка!

— Сидел бы дома у маминой юбки!

— Если тебе даже трудно, не ной, — будь мужчиной!

— Ребята! — старался перекричать всех Высотский. — А по-моему, у нас все здорово складывается. Мы добились своей цели: скоро отправляемся на фронт.

— На пушечное мясо, — не унимался ворчун. Это был красноармеец Мельников.

— Так раньше говорили солдаты, когда гнали их воевать за царя-батюшку, а мы идем сами, добровольно, свою советскую власть защищать! — горячо доказывал Высотский.

Все дружно поддержали Высотского, а Мельников сконфуженно оправдывался: «Это я так, товарищи, от усталости».

Подошел командир батальона, капитан Сташкевич, присел около нас, закурил трубку.

— Ярославскую коммунистическую дивизию из-под Москвы бросили на Калининский фронт, в Смоленскую область, — сказал он. — Там она попала в сложные условия. Невыгодные позиции — болото, леса. Отрезана от всех коммуникаций, бездорожье. Немец сидит на шоссейных дорогах и высотах, со складами боеприпасов и продовольствием. А наши голодные, едят конину. Вместо хлеба — сырое зерно с неубранных полей. Немцы кричат: «Эй, бушлатники, ярославцы! Коммунисты! Сдавайтесь, все равно вам капут». Но ярославские коммунисты стоят насмерть. Тянут на себе по болотам пушки, боеприпасы, экономят каждый снаряд, каждый патрон и отвоевывают советскую землю — пядь за пядью.

Затаив дыхание, слушаем комбата. Ромка Перфильев— беленький, с голубыми глазами парнишка — вскочил:

— А мне, ребята, совсем не страшно. Вот честное слово! — прозвенел его чистый высокий голос.

Команда:

— Поднимайсь! Стройсь! Вперед — марш!

Зазвучала песня.

4-е июля.

Двадцать дней нашего боевого учения. В лагере оживление. К нам прибыли из Ярославля представители обкома партии, обкома комсомола, облвоенкомата… Выстроили весь батальон. Стоим в ярко-желтых сапогах, похожие друг на друга, как семеро из одной скорлупы. Принимаем присягу.

После церемонии ко мне подходит военком:

— Хотите в Ярославль? Попросите увольнительную на сутки, довезу до города.

В машине военкома мчусь в Ярославль. Может, последний раз вхожу в родной театр. За кулисами тишина. Репетиции закончены, в театре одни технические работники. Они встречают меня ласково, тепло. Серафима Михайловна Варламова, Симочка, как мы привыкли ее называть, потащила меня в костюмерный цех. Принесла из буфета чечевичный суп. Уплетаю с удовольствием. Тут же мне перешивают гимнастерку. Симочка молча глядит на меня, положив на стол маленькие руки. Ее муж, Володя Митрофанов, уже давно там, на фронте, в Ярославской коммунистической дивизии.

Распрощались… Я пошла по бульвару к Волге…

Увольнительная подходит к концу. Вот и кончился мой последний день мирной жизни.

Почти все девушки из батальона ушли прощаться с родными. В лагере идут последние приготовления. Батальон собирается на фронт.

5-е июля.

Ранним утром девушки и штаб батальона уехали на машинах с боеприпасами и продуктами. А за ними и весь батальон двинулся на станцию Всполье. Впереди наша первая комсомольская рота. Идем по костромской дороге. Проходим мимо театра Волкова. Красноармеец Людин заиграл на баяне, а Ларин, наш ротный запевала, звонким, чистым голосом запел: «Слушай, товарищ! Война началася, бросай свое дело, в поход собирайся». Сначала рота, а за нами и весь батальон подхватил: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов и, как один, умрем в борьбе за это».

На улицах толпы народа.

— Господи, молоденькие какие!

— Возвращайтесь здоровенькими!

Смотрят на нас со всех сторон добрыми глазами, и от этих родных глаз на душе хорошо. Тут же, конечно, мальчишки — непременные свидетели и участники всех происшествий. Бегут за нами с серьезными лицами, пристраиваются рядом, стараясь шагать в ногу.

Эшелон в тупике. Когда стали разводить по вагонам, девушки увидели меня:

— Аверичева! Софья! Иди к нам!

Меня оставили с ними. Вагон разделен на две половины. Справа — командный состав, слева — все мы, женский пол. Место мое около окна. Рядом Тося Мишуто, Томка Красавина, Верочка Игнатьева. Неподалеку Валентина Лаврова. Гремит, расхаживая по вагону, Анна Сарычева. Смотрю с завистью на ее сильную подтянутую фигуру. Такую наверняка возьмут в боевое подразделение пулеметчиком, снайпером. А мой хилый вид будет вызывать недоверие.

Валюшке Лавровой на месте не сидится. Успела позвонить матери в село Михайловское, а сейчас волнуется, расспрашивает: остановится ли эшелон в Рыбинске. Почти всех провожают, только около меня никого нет. Может, это и лучше.

Девушки держатся стойко. Улыбаются, шутят, успокаивают родных. Тося Мишуто стоит, обнявшись с высокой статной женщиной, заслонив своими пушистыми косами ее лицо. Обе стоят молча, неподвижно, большие и сильные.

По перрону бежит растрепанная, со сбившимся на спину платком женщина. С криком: «Где здесь Вера Игнатьева? Игнатьеву мне! Верку мне!» — она врывается в наш вагон.