Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945

Возились в грязи дотемна, пока подкопались под ходовую часть и натаскали на себе более двадцати траков с КВ, сгоревшего в километре отсюда. Пришлось также использовать все запасные траки, чтобы нарастить гусеницу до нужной длины, так как один конец гусеницы затянуло далеко под днище и освободить и извлечь его из-под машины даже по частям не удалось. За траками каждый из нас (Николая единогласно освободили из-за никудышной левой руки) сходил по три раза. За последними двумя звеньями отправляюсь уже в сумерках один, так что на обратном пути долго плутаю, не видя в темноте своей машины. Трак весит ровно пуд, и мы все изрядно выдохлись, так как с прошлой ночи ничего не ели, а курсировать от самоходки к танку и обратно пришлось без дороги, увязая на проталинах в черноземе. В ящике для продуктов — ни сухаря. И даже курева нет!

Вывозившись в грязище по уши, голодные и злые как черти, выбили наконец мы погнутый соединительный палец из трака, на котором устоял-таки третий опорный каток. К этому последнему траку мы привязали стальной тросик, а затем подвели его (опять пришлось подкапываться!) под три задних опорных катка и прочно закрепили с помощью петли и лома на зубьях звездочки ведущего колеса.

В эту самую минуту позади нас, на дороге, послышалось лошадиное фырканье, и вскоре с самоходкой поравнялись груженые сани, которые волокла по месиву из грязи и мокрого снега низкорослая измученная лошаденка. От нее несло резким запахом пота. Рядом с санями брел солдат, покуривая в рукав шинели.

Яранцев подошел к повозочному стрельнуть махорочки, применив при этом традиционную дипломатическую формулу:

— Здоров будь, солдат! Будь другом, одолжи, браток, газетки твоего табачку завернуть, а то прикурить, как на грех, нечем!

Тот притормозил лошадь и полез в карман за кисетом, притворно ворча: [252]

— Значит, говоришь, только губы свои остались? Да-а, это с нашим братом бывает... Отбились, стало быть?.. Отсыпай, не стесняйся... чтоб на всех хватило.

Все окружили щедрого дядьку, пожилого, должно быть, из нестроевиков.

— Эх, хорошо бы перед перекуром заправиться хоть на пятьдесят процентов! — мечтательно произнес Ефим Егорыч, оглаживая пальцами готовую самокрутку и искоса посматривая на сани. — И за какие за грехи каторга такая нам — сутки целые поститься?

Но повозочный-пехотинец уже и без этого прозрачного намека успел оценить наше аховое положение. Он приподнял угол брезента, прикрывающего поклажу. Сани были нагружены коровьими тушами. Солдат кивнул на говяжье бедро:

— Подойдет? Несите топор и отрубайте, пока я добрый.

Мы так растрогались, что готовы были расцеловать своего меланхоличного усатого спасителя, наперебой благодаря его. Но уже послышалось чмоканье губ и «но-о, милая!», зачавкали по раскисшей дороге конские копыта — и человек с лошадью пропали в туманной ночной мгле...

Пока в подходящей воронке на костерке под присмотром Ефима Егорыча варилось в ведре со снеговой водой изрубленное на куски мясо, остальные продолжали работу.

Усевшись за рычаги, завожу двигатель и по командам помпотеха начинаю потихоньку накатывать машину на разостланную впереди гусеницу, предварительно наращенную траками до нужной длины. Главное — не оборвать неосторожным рывком тросика. Передача — первая замедленная, газ — самый малый. Лучше пусть заглохнет лишний раз мотор. Вот лом, продетый в петлю тросика, сделал пол-оборота вместе со звездочкой. Стоп! И левый рычаг сразу быстро до отказа на себя. Сейчас там ребята укоротят тросик, сделают на нем петлю в новом месте и опять накинут ее на ведущее колесо. Снова по-черепашьи вперед, не сводя глаз с Яранцева, который стоит передо мною в свете фары, подняв руку вверх. После трех таких подвижек траки легли наконец на зубья звездочки. Теперь остался самый пустяк. Тросик уже отвязан, монтажный ломик продет, вместо пальца, в отверстия крайнего трака, лежащего на звездочке, чтобы можно было поддерживать на весу конец гусеницы, когда она поползет по верхним каткам. Снова включаю первую замедленную, и гусеница неторопливо наползает [253] поочередно на три поддерживающих катка, а затем и на ленивец, который еще перед «обуванием» я предусмотрительно отвел в крайнее заднее положение, чтобы потом можно было натянуть ленту. Вот уже верхний конец гусеницы коснулся земли — стоп!

Вылезаю посмотреть. Все хорошо. Самоходка почти «обута» и правильно стоит на гусенице всеми шестью опорными катками. Осталось выбросить лишний трак и «завязать шнурок», то есть соединить верхний и нижний концы гусеницы.

К 23.00 насажено на палец последнее шплинтовочное кольцо («Обручальное! Смотри не потеряй!» — назидательно сказал Ефим Егорыч самоходке, нанеся заключительный удар кувалдой по шплинтовке). Затем мы натянули гусеницу так, как требовало состояние грунта, — и машина готова к движению.