Дневник самоходчика. Боевой путь механика-водителя ИСУ-152. 1942-1945

Сверяюсь с картой. Это мыза Эрдеме. Порядочно отошли мы уже от реки. Прошу Положенцева подвести машину поближе, и мы, стоя в своих люках, держим военный совет. Решили: дальше без пехоты не лезть, а устроить засаду. Место удобное: машины, как нам показалось, скрыты от противника домами и деревьями, а подступы к мызе просматриваются нормально. Мою машину ставим на лугу, под ивами, метрах в двухстах от забора, с таким расчетом, чтобы при первом же подозрительном шуме успеть раскрутить стартер и развернуться в нужном направлении для ведения огня. Самоходка Положенцева ушла к правому крайнему дому и остановилась поодаль от него, нацелившись на широкую зеленую луговину — пойму все той же реки. Двигатели заглушили. [424]

Осмотревшись, докладываю командиру полка по рации, где мы. Подполковник сказал, что выслал нам на помощь одну машину ИСУ-122 (она прибыла в полк с последним пополнением и передана во вторую батарею). Действительно, минут через двадцать со стороны Молочного Завода появилась, идя на рысях и вздымая за собой тучу пыли, самоходка.

Немцы, только теперь спохватившись, открыли с фронта и с правого фланга сильный артогонь. Ныряя в разрывы, ИСУ-122 промчалась мимо моей машины и стала чуть впереди, под прикрытием домика, самого левого в ряду. Обстрел продолжается. Через десять минут Положенцеву снарядом перебило левую гусеницу. Моя машина осталась на месте держать на прицеле свой сектор, а вновь прибывшая поспешила к беспомощной самоходке Положенцева. Развернувшись параллельно подбитой машине и повернувшись на полкорпуса вперед, ИСУ-122 прикрыла собою левый борт ИСУ-152, экипаж которой тотчас дружно принялся за работу. И все шло хорошо. Немцы постреливали, а мы не отвечали, так как не видели целей, да и не хотелось раньше времени выдавать свою малочисленность хотя бы до тех пор, пока не закончится ремонт. На «разутой» самоходке уже оставалось забить последний палец и зашплинтовать его — вдруг разрыв снаряда (с башни он хорошо был мне виден) взметнул землю почти у самого просвета, образованного бортами двух машин. Ребят, возившихся с гусеницей, расшвыряло в разные стороны, и заклубившийся синевато-белый дым скрыл их из виду. Через пару минут прибежал оттуда запыхавшийся автоматчик и сбивчиво доложил, что убиты командир ИСУ-152 и один из трех автоматчиков, приданных экипажу, а заряжающий ранен.

Так не стало Саши Положенцева. Сердце мое сжалось. Всего какой-нибудь час назад мы обсуждали с ним, где лучше занять позицию... Чертовски обидно погиб человек. Злоба на фрицев перехватывает дыхание. А они все бьют с перерывами по мызе и по нашему лугу. Значит, видят нас, гады. И кажется, что сумерки сгущаются слишком медленно... И что принесет нам темнота? Пехоты нашей что-то здесь не видно.

Понуро шагаю через луг проститься с товарищем. Оба убитых лежат радом на броне позади башни под малым брезентом. Наводчик Положенцева осторожно откинул край. Волевое лицо Александра сохранило свое обычное спокойное и внимательное выражение, только стало острее и строже. [425]

Противник не успокоился и ночью. В результате одного из артналетов ранило обоих автоматчиков с нашей машины, Саргина и Молокеева. Они не успели окопаться как следует, так как среди ночи дважды пришлось вместе с подоспевшей пехотой отгонять немцев, просочившихся чуть не к центру деревушки, а может быть, просто поленились по молодости. Но на молодость война скидки не делает. К счастью, ранило ребят легко. 21 сентября

Ночь прошла в непрерывном бодрствовании. Не до сна было: глядели в оба и слушали тоже. Несколько раз то на правом, то на левом фланге, то прямо перед нами вспыхивала нервная перестрелка: невидимая пехота продолжала выяснять отношения. Два раза пришлось вмешаться и нам.

В плотной ночной тьме стремительно проносятся мимо или медленно проплывают в отдалении разноцветные светлячки трассирующих пуль. Во время стрельбы все время напрягаем слух, чтобы не прозевать приближения немецких танков, но, кроме тихого постанывания Саргина, разомлевшего от раны в боку, ничего услышать не удалось.

Рано утром первой начала работу наша пехота. Сигналом послужила длинная, раскатистая очередь ручного «Дегтярева», раздавшаяся слева от нас, по ту сторону дороги. Звуки, издаваемые пулеметом, были по-утреннему ясны и звонки и чем-то напоминали треск сухой палки, с которой мчится сорванец-мальчишка, сильно прижимая ее к деревянной ограде. Поставив крышку люка вертикально на стопор, выглядываю из-за нее, как древний воин из-за щита, стараясь определить, откуда и куда бьют. Намочив ладони холодной росой, которая обильно покрыла за ночь броню башни, провожу ими по лицу и по уставшим от бессонницы глазам, чтобы освежиться. Это помогает, и мне удается наконец разглядеть дрожащий в щели забора пулеметный ствол, как раз в том месте, где забор оторвался от столба и наклонился в сторону дороги. Хитро устроившийся пулеметчик с небольшими паузами стрелял вдоль улицы по садам на другом конце деревушки. Ему, точно эхо, начали вторить в нескольких местах наши и немецкие пулеметы.