Дневник самоходчика

Быстро разделавшись с обедом, вспоминаем о табаке, который вместе с остальным добром, завернутым в бумажные кульки, остался лежать снаружи, на башне, возле квадратного люка на разостланной мною шинели.

Немцы, должно быть услышавшие некоторое оживление в нашем лагере, на всякий случай закидали оба берега минами. Одна из них, угодив в ствол осины, под которой пряталась наша самоходка, с треском разорвалась над самой башней. Звякнули по броне осколки, затем послышалось мягкое царапанье падающих веток — и все стихло.

Высунувшись из люка, Забоев осторожно приподнял и сбросил с башни осинкину макушку, помедлил немного и затем отчаянным шепотом воскликнул:

— Товарищ лейтенант! Табак!

Он посторонился, пропуская меня к люку. Выглядываю и ужасаюсь: моя несчастная шинель вся иссечена осколками, на ней белеют клочки обертки, а все содержимое кульков перемешалось между собой… Весь наш припас бесславно погиб, и дело с табаком действительно табак. Стряхнув с шинели несъедобную смесь из махры, соли и сахару, втягиваю свою верхнюю одежину за воротник внутрь башни для осмотра. Легкая шинелишка из английского солдатского сукна (цвета детского фекалия, как не преминул съязвить Нил) вся светилась дырами, словно решето, когда ее распялили перед плафоном.

С началом ночи огневые налеты участились, но в своем «дредноуте» мы чувствовали себя более или менее спокойно. И автоматчики наши надежно укрылись в узкой щели, заранее отрытой еще днем. А вечером над их окопчиком мы поставили самоходку.

12 октября

После полуночи поднялась адская пальба: немцы били из орудий и минометов. В экипажах потерь не было — страдала пехота. Осветительные ракеты опускались между стволов прибрежных деревьев и догорали возле самых наших машин. Никто, конечно, не мог сомкнуть глаз под такой тарарам, но никто и не сетовал, потому что каждый из нас знал уже, что означает подобная ночная активность противника.

И действительно, фрицы под утро дали тягу, но мы не зевали и, едва забрезжило на востоке, тотчас бросились в преследование восемью машинами: двумя ИСУ-152, четырьмя ИСУ-122 и двумя ИСами. Две самоходки через полчаса отстали: Федя Сидоров вытаскивает Хомутова, увязшего из-за плохой видимости. А наш бронетранспортер из взвода разведки подорвался на противотанковой мине. При этом лейтенанту, новому начальнику разведки, начисто отхватило осколком нос, а БТРу разворотило двигатель. Движемся с частыми остановками, отыскивая пути без мин. Много этой пакости понатыкали фашисты на дорогах.

При второй или третьей задержке нашу колонну догнал Т-34-85. Командир танка спрашивает, чего стоим. Ему объяснили. Опустившись до пояса в свой люк, он отчаянно (двум смертям, мол, не бывать!) махнул нам рукой на прощание и дал команду механику-водителю: «Обходи колонну слева! Вперед!» Тридцатьчетверка сошла с дороги, пробежала вдоль нашего строя и, выскочив снова на дорогу, прибавила скорости, но через какую-то минуту мощнейший взрыв потряс всю окрестность: храбрую тридцатьчетверку на глазах у нас разнесло буквально на куски большим фугасом…

Перед третьей задержкой в пути наши автоматчики изловили и приволокли (сам ни в какую не хотел идти) власовца, из закоренелых. У него сытая рожа, неподвижно тяжелый взгляд и хорошо пригнанное обмундирование. В глазах его столько лютой, звериной ненависти, что рука твоя сама невольно начинает нащупывать оружие. Такой тип походя младенца придушит, с живого человека кожу сдирать будет, на костре тебя поджаривать — и глазом при этом не моргнет. Подумали-подумали, опустили орудийный ствол, привязали иуду за шею к надульному тормозу и подвысили пушку. Именем советского народа. Не пулю же на мерзавца тратить.

Уже стали заводить моторы, как показались обе наши отставшие машины. Снова продвигаемся вперед, к Риге.

Колонна увеличивает скорость движения, так как немцы не успевают минировать все дороги, особенно второстепенные, по которым мы и газуем, ковыляя «по морям, по волнам». У Феди Сидорова полетело полужесткое соединение главного фрикциона, затем из-за какой-то неисправности отстала еще одна машина из 122-миллиметровок.

Всего шесть машин — два тяжелых танка и четыре ИСУ — с боем вышли на край обширного лесного болотища, к единственной подозрительной на вид дороге, проложенной через топь на ту сторону, занятой неприятелем.

Стоя прямо на болоте (оно покрыто тонким зыбким слоем дерна), две длинноствольные приземистые сорокопятки часто стреляют во вражескую опушку. Оттуда энергично отвечают и на болоте торчком взлетают, вырываясь из-под дерна, фонтаны черной грязи. По обеим сторонам дороги лежат редкие цепи пехотинцев. Солдаты кое-как приткнулись кто за кочкой, кто за чахлым, корявым кустиком: зарыться не во что.

На левом фланге, в тысяче метрах, далеко вдается в болото узкий, похожий на язык мысочек. Где-то на нем, в густом сосняке, противно хохочет, надрываясь, «ишак». И раз, и два, и три… Однако очередной серии его мин мы не дождались: вскоре туда подобралась наша пехота.