Томимся в ожидании отъезда. Надоели бесконечные совещания и собрания. Их уже окрестили в полку «заседаниями». Нет ничего смешнее этого слова на фронте.
Начинаю раскисать. Голова раскалывается от боли: на правом виске сидит здоровенный чирьина. Был в санчасти. Судя по нелюбезному приему, оказанному мне нашей капитаншей медслужбы, можно всерьез подумать, что всяческие хворости у людей появляются специально для того только, чтобы беспокоить эту желчную особу… Ну и дрянная же баба!
Поздним вечером, в темноте, нудно завывая, пролетели «Хейнкели» и долго бомбили где-то в стороне Риги.
Пухну постепенно и уж десять дней хриплю, как испорченный патефон: простыл, возвращаясь в полк из Риги после сдачи машины, под холодным дождем с ветром.
Последние несколько дней сильно захолодало, но вдруг с моря подул теплый западный ветер, принес дожди. Черная осень стоит: грязища и сырость.
Сегодня, после похорон неизвестного водителя с ИС-2, проходя небольшой группой мимо трех низких одноэтажных каменных домиков, до отказа набитых военным людом, увидели безобразную картину. Незнакомый капитан, размахивая пистолетом и страшно заикаясь, кричал на старую женщину, латышку, обвиняя ее в том, что она нарочно не хочет найти место для его команды, что она ни капли не уважает людей, которые ценою крови освободили от фашистов ее родной край, и во многих других смертных грехах. В лице его, исказившемся от гнева, не было ни кровинки, глаза метали молнии. Тут же стояли освободители, раненые солдаты в бинтах и лубках, уже размещенные в этих домиках, живущие здесь в ожидании эшелона, и с молчаливым неодобрением посматривали на разбушевавшегося офицера. Он был здесь самый старший по званию. И самое грустное в этой сцене было то, что старуха, по-видимому, ни слова не понимала по-русски, а если бы даже и понимала, то все равно не смогла бы помочь ничем этому командиру. Худое, точеное строгое лицо ее, с резкими морщинами около губ и глаз, в черной рамке платка, низко прикрывавшего лоб, оставалось бесстрастным, а усталые глаза в темных тенях глазных впадин смотрели на ругателя со спокойным достоинством. И было жаль обоих. Тогда хладнокровный Вася Бараненко, подойдя к капитану сзади, вдруг нежно, но крепко обнял его за плечи, а Ципляев ловко перехватил руку с пистолетом. Вдвоем они отвели офицера в сторонку и по-дружески растолковали обстановку. Тот с трудом успокоился, спрятал наконец оружие, и мы, облегченно переведя дух, зашагали своей дорогой.
Идут регулярные, насколько это позволяет обстановка, занятия по боевой и политической подготовке. Понятно, что не всем это по душе, и некоторые ребята ворчат.
Сдал заявление и рекомендации в партбюро и заступил дежурным по части.
В городе замечательная баня! Не помню, в какой уж раз банный день падает на мое дежурство. Это очень хлопотно, но чего не вытерпишь ради такого праздника. Да здравствует баня всегда и везде!
Торжественное заседание поредевшего личного состава полка по случаю 27-й годовщины Великого Октября. Даже сердце сжимается, когда видишь, как мало осталось старых товарищей… Зато какие орлы! Из Калининской области, из-под Острова, пробились с тяжелыми боями сквозь бесконечные болота, по немыслимому бездорожью к самому берегу Балтийского моря и последнюю союзную столицу освободили… «Сила силе доказала…»
Неожиданно меня избирают в президиум. Алексей Петрович ободряюще подталкивает меня в спину. Поеживаясь, сижу за длинным столом на сцене: хлопчатобумажная гимнастерка моя вся в пятнах от машинного масла, да и прохладно в клубе.
Зачитывают приказ по армии от 27 октября (номера не запомнил) о награждении солдат и офицеров полка за участие в боях при освобождении столицы Латвии. Среди фамилий награжденных назвали и мою. Не ослышался ли? Вопросительно смотрю на Каневского, восседающего по правую руку от командира полка, а майор выразительно кивает мне, подмигивает и крепко хлопает в ладони коротких рук… Еще один орден Отечественной войны 2-й степени. Мы с Нилом уже трижды орденоносцы… без орденов.
Заседание длилось недолго. Ребята поздравляют друг друга, все обрадованы и возбуждены предстоящим вот-вот отъездом: погрузка объявлена на завтра. Растроган и удивил всех начпрод, по случаю такого дня доставивший из Риги бочку отличнейшего, как определили Нил и Алексей Петрович, пива, на которое мы всем миром тут же и навалились. И было оно очень кстати.
А полки, что ожидали вагонов перед нами, с вечера начали быстро грузиться.
В полдень эшелон двинулся из Иецавы на восток. На какой-то станции нас продержали до самого вечера, и мы, как водится, чтобы скоротать время, плясали и танцевали прямо на перроне.