Дневник самоходчика

Наконец настал день, принеся с собой пищу и чем промочить горло. С горя кляли болото, имея в виду Фруктова, и… пили, но, конечно, не запоем, а только чтобы согреться: продрогли за ночь. Трое в машине постоянно несут дежурство. Она хотя и накренилась и двигаться не может, но орудием смотрит на железнодорожное полотно, так что, если бронепоезд не расстреляет нас раньше, мы ему выдадим как раз по брюху.

Автоматчики под командованием Радаева (он принял на себя обязанности зампохоза), снабдив всех нас едой, не забыли и об устройстве ночлега в поле: притащили с фольварка (многие дома там оказались покинутыми) несколько перин, ковров и даже шуб. Из всего этого добра под правым бортом самоходки, прямо на снегу, они сделали постель, а над нею общими усилиями мы соорудили из большого брезента хижину, наподобие цыганского шатра.

24 января

Продолжаем работы у машины. Новая беда: заглох при прогреве двигатель: топливные баки все пусты. Значит, вчера из города мы выехали на последних каплях горючего. Срочно сливаю антифриз, уже не раз разбавленный водою, прямо на днище, так как подлезть под машину, чтобы отвинтить броневую пробку под сливным краном, невозможно. Самоходка имеет сильный крен вправо, корма приподнята, и жидкость вся стекла в отделение управления. Ее тщательно вычерпали и слили в запасной топливный бачок.

Во время обеда на морозе, вскрывая трофейным кинжалом консервную банку, замечаю на широком двустороннем клинке выгравированную готическую надпись: «Майне эрэ хайсст тройе». Это заклинание должно было денно и нощно напоминать доблестному офицеру из SA о том, что его «честь зовется верностью». На верхнем конце рукоятки врезано изображение черного имперского орла со свастикой в когтях, с другой — буквы «SA» в эмалевом кружке.

27 января

Мороз крепчает, метель началась. Перебираемся с поля в Шютценхаус (так называется фольварк), в ближний, сразу за шоссе, домик с мансардой. Дом сборный, стандартный. До машины отсюда около трехсот метров. Осмотрели жилье. Внизу комната с кухней, наверху вторая жилая комната. Перенесли сверху койки — и готово. Запас торфяных брикетов и дровишки есть. Жить можно.

В мансарде подобрал местную газету, вышедшую незадолго до нашего прибытия в Заальфельде. Одна небольшая заметка привлекла мое внимание — «Ди штадт Заальфельд хат 600 ярэ альт» («Городу Заальфельду — 600 лет»). Вырезку оставляю на память.

Ночью дежурим у нашего нового «расположения» по очереди с Дмитрием Яковлевичем, а ребята, сменяя друг друга, по трое охраняют машину.

Время от времени забегают погреться в тепло натопленную комнату солдаты и офицеры с проезжающих мимо машин. Узнаем, что вчера наша 5-я гвардейская танковая армия вышла к морю.

28 января

Город и его окрестности постепенно заполняются военными. Теперь за машину опасаться нечего: свои вокруг.

Вечером, поддавшись минорному настроению, вспоминаю прошлое лето в Птицеграде и начало этой зимы в Загорске, наши встречи с Лидой, тайком перечитываю ее письма, полученные еще на 3-м Прибалтийском… Когда-то снова увидимся? Как она там?..

Снова кто-то вваливается в кухню вместе с белым облаком морозного воздуха, топает сапогами, сбивая снег, и густо крякает простуженным голосом. Палыч предлагает гостю горячего кипятку с эрзацем лимонного сока из набора тоненьких пробирок, обнаруженных нами в стенном кухонном шкафу. Проезжий как раз «оттуда» и подтверждает слух о выходе наших войск на морское побережье где-то в районе города Эльбинга. От него же нам стало известно, что 5-я танковая целиком передана в распоряжение командующего 3-м Белорусским фронтом. Похвалы в адрес танкистов-гвардейцев слышать приятно, но когда же мы доберемся до своей части? В таком наступлении нетрудно забыть про одну какую-то машину.

29 января

Дмитрий Яковлевич с Костылевым разузнали все-таки, где находится РТО нашей бригады! Завтра они отправятся туда, и наш командир будет печься о судьбе застрявшей машины. На душе у меня сразу посветлело, хотя снова вот уже целые сутки мучает все тот же коренной зуб. В сопровождении Радаева и обоих автоматчиков иду в город. Там, неподалеку от памятного перекрестка, вчера развернулся полевой госпиталь. Мне пообещали разделаться с моим извергом дня через два, как только прибудет зубной врач.

Госпиталь разместился в двух соседних серых двухэтажных зданиях. Оба переполнены ранеными. Люди в шинелях, куртках, полушубках и ушанках, потому что стекол, а в некоторых окнах даже и рам не осталось после ночного боя.

Всякое движение на улице — развлечение для воинов, вынужденных бездействовать. Для иных из них, кто ранен тяжело, война, можно сказать, почти кончилась. Как обидно, наверное, в самый разгар победного нашего наступления оказаться человеку в таком вот положении…