После крепких объятий и поднесенной мне консервной банки со спиртом Нил принялся жаловаться на Сашку, который совсем извел своего механика-водителя, заставляя петь. Сначала Нил, решив, что к командиру возвращается слух, со старанием исполнял песни. Спел самые любимые, в том числе романс про белую чайку, застреленную жестоким охотником, затем пел подряд все песни, какие только приходили на память, однако лицо Ципляева оставалось неподвижно-внимательным и обидно-бесстрастным. В конце концов Нилу надоело выступать перед «глухим бревном», как он с досады выразился, да к тому же и несильный голос его совершенно сел с непривычки давать такие большие концерты. Отчасти, конечно, этому способствовали периодические прополаскивания горла «огненной водой». Песенный репертуар иссяк так же, как энтузиазм певца, и тогда осипший Нил задумал схитрить: стал беззвучно разевать рот и слегка раскачиваться, имитируя пение. Но Александр, пристально наблюдавший за движениями Ниловых губ, вдруг погрозил маэстро кулаком, выхватил из полевой сумки блокнот и через минуту протянул своему водителю записку. Нил дал мне прочитать ее. На неровно оторванном листке скачущими буквами было начертано: «А ведь ты врешь, Нил! Ты же не поешь, черт!» Ципляев, заметив, что я разглядываю, улыбаясь про себя, его цидульку, обиженно махнул рукой в сторону Нила: а еще другом называется!
Прощаясь со мной, Нил хмуро сообщил о гибели старшего сержанта Перескокова, заряжающего из нашего бывшего экипажа, на 3-м Прибалтийском. Гришу убило 6 февраля.
Приезжал в темноте начфин со злотыми. Кому и зачем они здесь нужны? Рачитель наших денег привез на передовую печальную весть: вчера на правофланговом участке убит наводчик отдельного экипажа гвардии старшина Митя Салов, с которым мы вместе воевали на Ниловой машине в Эстонии и Латвии и которого я очень любил. Во время короткого затишья смелый экспедитор доставил почту прямо на огневые. Дмитрий обрадованно высунулся из люка и потянулся с башни за пачкой писем и газет. В этот момент рядом с машиной разорвалась немецкая мина. Экспедитор успел броситься на снег, а Салову, неудобно перегнувшемуся вниз, осколок пробил голову. Обидная смерть… И какие люди пропадают!
А сегодня нашего старого однополчанина, механика-водителя Лешку Панасенко, отправили в госпиталь с несколькими мелкими осколками в голове.
Никто в мире не скажет теперь, что Красная Армия не способна поставить на место любого агрессора. И величайшей гордостью за нашу славную армию, за народ наш героический переполнено мое сердце. Настроение хорошее, боевое, несмотря на неважное самочувствие: простыл, должно быть. Дуплетом выскочили чирьи на шее и на лице, голову ломит, кашляю.
Сегодня, впервые за много дней, вовсю светило солнце. Весна, да и только! Хорошо-то как! Ветер с моря, сильный и свежий, налетает упругими волнами. И какого черта не сиделось фрицам у себя дома?
Наш танковый корпус, как узнали мы из приказа, передан назад во 2-й Белорусский фронт. Это означает, что нам здесь сидеть долго. Во-первых, потому, что 3-му Белорусскому фронту, ведущему наступление, мы помочь уже не в силах (судя хотя бы по нашему полку), а во-вторых, и тот и другой фронты хотят иметь у себя на фланге броневой и притом еще драчливый щит.
Весна и по календарю — не только по погоде. И в этот первый весенний день, блистающий синевой неба, полный солнца и голубовато-синих теней, прячущихся в гусеничных следах и воронках, в каждом отпечатке солдатского сапога, падающих от стволов деревьев и лежащих на зернистом снегу под стволами орудий, в этот чудесный день погиб со всем своим экипажем, выполняя задание без командира машины, Федя Сидоров.
Полк наш действовал с самого раннего утра двумя группами, слева и справа от леса, который вплотную подступает к длинной гряде прибрежных дюн и кое-где даже взбирается на них. За этой грядою тоже лес и немецкие укрепления. С моря время от времени бьют немецкие корабли, поддерживая и ободряя гарнизон Браунсберга.
Комполка послал своего адъютанта, старшего лейтенанта, на Фединой машине с каким-то устным приказом на правый фланг, высадив командира машины лейтенанта Владимира Федорова, своего сына, о котором в полку поговаривают, что он в бой не ходит. Мне это не известно, а что шестерым в машине тесно — это точно.
Федор Сидоров, известный в полку не только отчаянной смелостью, но и умением быстро и грамотно водить боевую машину, решил не объезжать лес понизу, чтобы не давать крюку в несколько километров, а помчался по верху увала, по нашему скату, временами показывая немцам башню.
В самоходку угодил случайный снаряд, прилетевший с моря, и ее разметало так, что и хоронить было некого. Очевидно, сдетонировал непочатый боезапас. Отметили на карте-двухверстке место гибели экипажа — и все.