Дневник самоходчика

Нашего врача за день до этого «чудного мгновения» ранило прямо на пороге краснокирпичного домика, что стоит по ту сторону железнодорожного полотна, в том месте, где выемка сходит почти на нет, а дорожная насыпь еще не поднялась. Тем же снарядом убило наповал двух солдат-санитаров, достававших из колодца холодной воды для раненых. Колодец находится посреди аккуратного дворика шагах в двадцати от дома, на совсем открытом месте. Все это произошло у нас с Корженковым на глазах, когда мы только что вышли из выемки и не спеша шагали над кюветом на наш левый фланг, чтобы проведать скучающих там от бездействия ребят. Вдруг резкий сдвоенный свист над самой головой заставил нас броситься ничком наземь — и тотчас за линией, на дворе, прогремело два взрыва. Раздался пронзительный, резанувший по сердцу крик, и забренчало пустое жестяное ведро. Приподнимаю от земли голову: по ту сторону рельсов недвижимо лежат возле колодца оба наших санитара, окрашивая песок кровью, а доктора кто-то втаскивает под мышки внутрь будки. Хочу бежать туда, но лежащий в трех шагах от меня в кювете Корженков неожиданно вскакивает с диким воплем на ноги. «Генеральская», с широким малиновым околышем фуражка, гордость нашего помпотеха, слетела с его головы и покатилась мимо меня, но я успел прихлопнуть ее к земле рукой. А мое непосредственное начальство уже понеслось огромными скачками назад, к выемке, нелепо размахивая руками и с ожесточением хлопая себя то по затылку, то по ушам, то по лицу. Ничего не понимая и не на шутку перепугавшись, бросаюсь в погоню, но не тут-то было: Корженков, набрав предельную скорость, с разбегу вламывается в кусты, словно танк, и некоторое время петляет в их чаще. По ту сторону зарослей наконец настигаю беглеца и крепко схватываю за плечи. Он оборачивается и смотрит на меня одним глазом. Правый глаз почти совсем заплыл, подбородок округлился до неузнаваемости, а левое ухо продолжало увеличиваться в размерах, подходя, словно тесто, замешенное на хороших дрожжах. Прикладывая холодный ствол пистолета то к глазу, то к уху, он рассказал, чертыхаясь на все лады, что, свалившись при взрыве в канаву, угодил рукою в осиное гнездо. Результаты атаки рассвирепевших ос были на Сашкином лице налицо. Вручаю товарищу утерянную им при паническом отступлении важную часть обмундирования, которая придает военному надлежащий (и, надо заметить в скобках, завершенный) вид, и мы, обходя подальше опасное место, поспешили в санчасть узнать, что с нашим доктором. Убитых солдат уже отнесли в тень и накрыли шинелями, а из садочка за домом слышался скрежет лопат, вонзавшихся в пересохшую землю.

* * *

Наступать нам пока нечем, немцы тоже не проявляют никакой активности, если не принимать в расчет обстрелов и бомбежек. Видимо, противника вполне устраивало наше торчание на месте.

Немецкие наблюдатели денно и нощно неусыпно следят за переправой и за обоими выходами из выемки, в чем не раз нам пришлось убедиться. Однажды Шпилев предложил запастись к обеду спелыми помидорами, которые зря пропадают на поле за речкой: жители туда давно уже не заглядывают из-за частых обстрелов. Нужно только уметь выбрать время между двумя артобстрелами.

Солдаты энской Сталинградской дивизии, которая занимает оборону вдоль железнодорожной ветки и которой придан наш уменьшившийся на две трети полк, — в основном сибиряки. Они быстро и деловито обжили вверенный им участок: запросто ходят к речке на постирушку и мыть котелки, по-хозяйски вылавливают глушеную рыбу, когда снаряд разорвется в воде, и даже купаются. Бойцы эти никогда не суетятся в минуту опасности, не кланяются при каждом свисте пули или снаряда, но никогда и не бравируют своей смелостью. Все у них выглядит очень естественно и буднично просто. Ну а мы-то чем хуже?