Дневник Саши Кашеваровой

Однажды поймала его взгляд – мы просто ехали в такси, оба уставшие немного, оба работали с раннего утра – у него череда переговоров, у меня – три материала с дедлайнами. Мы направлялись в одно из местечек, которые между собой называли «нашими», – тихий ресторан с отличной домашней пиццей и молодым вином, мы собирались предаться восторгу чревоугодия, а потом завалиться ко мне домой и испортить себе настроение «Меланхолией» фон Триера, которую оба умудрились в будничной круговерти не посмотреть. И вдруг я поймала его взгляд, который был больше похож на прикосновение, нежное и осторожное. Губы Олега кривила легкая улыбка, и он не просто сфокусировал взгляд на моем лице – он мною любовался. Мне стало трудно дышать, я поняла, что «как раньше» уже не будет, и он тоже понял, он придвинулся ближе, взял меня за руку, но я успела весело сказать: «А давай съедим еще и по тирамису!» до того, как он произнес: «Я люблю тебя».

В тот вечер мы почти не разговаривали. Молчать над пиццей – это дурацкий жанр. Молчать можно над еще живыми устрицами или кровоточащим стейком, над горьковатым травяным суфле или пирогом с начинкой из семи разновидностей ягод. Над чем-нибудь, что требует вдумчивого, почти медитативного поглощения. Является произведением искусства, к которому желательно отнестись с торжественным уважением. Над пиццей же следует легкомысленно болтать ни о чем; смеяться, подталкивая друг друга локтями, кормить сотрапезника с руки, рассказывать анекдоты и залпом пить молодое дешевое вино. Мы же с Олегом насупленно сидели над тарелками, и официант, который помнил нас веселыми, должно быть, решил, что в нашей жизни произошла трагедия. Пицца показалась мне картонной. А когда в какой-то момент Олег сказал, что ему завтра рано вставать – важное совещание, – я вздохнула с облегчением, хотя, конечно, видела, что он врет.

Лера – моя «скорая психиатрическая помощь» – прибыла ближе к ночи, с пирожными «картошка» и валериановыми каплями. Это наша традиция – когда кому-то из нас плохо, другая приезжает и кормит страдающую сладким. Во-первых, эндорфины, во-вторых, когда кто-нибудь приносит в твое гнездо пищу, ты чувствуешь себя имеющим право на временную слабость, приятно зависимым. Мы забрались под одеяло, молча съели все пирожные, потом посмотрели «Сияющую пустоту» Лапина – мы были как будто вождями племен, соблюдающими негласный, но веками утвержденный этикет. И только потом Лера, вздохнув, сказала:

– Ну что, доигралась, Кашеварова? Я так понимаю, от слов «ну я же предупреждала» лучше воздержаться?

– Ты ведь даже не знаешь, что произошло.

– А то по физиономии твоей несчастной не видно. Я весь последний месяц чувствовала, что не к добру это все. А ты бездарно имитировала легкомысленность, а сама все туже затягивала удавку на собственной же шее.

– Так, Лерка, – я толкнула ее в бок, так что она чуть с кровати не свалилась. – Я не понимаю, ты пришла, чтобы рассказать о том, как я сама устроила себе неприятности? Лучшего друга зовут не для этого. А чтобы он сказал, какая ты хорошая и какие все козлы. Это же закон жанра.

– Сорок лет, ума нет. Ладно, выкладывай.

Я начала рассказывать, и чем дальше продвигалась, тем круглее становились ее глаза. Как у совы из юмористических роликов на ютюбе. Любовь – это область, которую мы за годы дружбы так и не поделили. В том смысле, что Лера тоже любит дышать полной грудью, тоже находит радость в приключениях, но в целом вектор ее устремлений всегда лежал в сторону семьи. Причем не панковской семейки, которую иногда ухитрялся создать кто-нибудь, вроде нас самих. Семью, в которой пара ведет себя как оставшиеся без родительского присмотра подростки, – никаких компромиссов и обязанностей, каждый делает что хочет, к холодильнику магнитом пришпилен график мытья полов, который все равно никогда не соблюдается, каждый вечер перед телевизором поглощается килограмм попкорна, появление любовников-любовниц одобряется вслух, даже если в глубине души плакать хочется. Много секса, много гостей и театрально обставленное расставание после первого же кризиса. Нет, Лера мечтала о доме полной чаше, о мужчине, настолько идеальном, что по законам статистики вероятность его встретить стремилась к нулю. Поэтому и говорила она пред сказуемое. Но мне все равно становилось легче, хотя я предпочла бы, чтобы она проявила эмпатию и перешла на мой язык.

– Тогда я не понимаю, в чем проблема. Ты его любишь, он тебя. Ну да, женат, такое бывает. Я понимаю, если бы жена была беременная, тут впору пришлись бы муки совести.

– Да, ты и правда не понимаешь…

– Я была уверена, что ты начнешь жевать сопли по поводу того, что он тебя бросил.

– Знаю.

– Что же ты собираешься делать, Кашеварова?

– Как что? Наслаждаться предоапокалиптическим покоем.

3 июня