Дневник смерти. Фортуна

«Заманить мальчишку в лагерь оказалось так просто… – Яна резко распахнула глаза. Голос изменился, став более глубоким, взрослым. – Всего-то в нужный момент сказать, что ты его ждешь…»

Девочка несколько раз моргнула, отгоняя наваждение. Образ хрупкого юноши пропал, а на его месте стоял другой, более реальный, такой до боли знакомый.

– Ты… – прошептала она в ужасе, бледнея еще больше. Тот, кто охранял их покой, тот, в чьей сторожке она не раз пряталась. Тот, кто был приветлив с ней в самый первый день, но ни разу не показался на глаза за все это время.

– Я, – подтвердил старик. Теперь он не выглядел как дым или нечеткий силуэт, а обрел вполне реальную форму. – Еще немного, еще пару лет, и можно будет не держаться за эти места, – мечтательно произнес он, скучающе оглядев сарай. Девочка сжала руку брата, надеясь, что он придет в себя хотя бы на мгновение, но нет. Никита был без сознания. – Чем больше мертвых детей, тем лучше. Смирись, Яна. Тебе не выбраться.

Новикова внезапно отчетливо разглядела истинный облик демона, так тщательно запрятанный в тело мужчины. Пробиваясь сквозь временную оболочку, он до дрожи пугал ее, но отступать было поздно.

– Впусти меня… – прошептал демон, делая шаг вперед. В его ладонях переливался огонь: темный, зловещий, ни на что не похожий. Внутри пламени, что подчинялось ему, словно метались души умерших детей, замученных взрослых, бились сердца невинных. Она видела это потому, что он позволял ей. Потому что он хотел, чтобы она увидела. Огонь то вспыхивал ярко, то ненадолго успокаивался, но девочка готова была поклясться, что помимо всего прочего она слышала голоса погибших. Они звали, молили о пощаде. И сквозь гомон она отчетливо различила свой собственный голос…

– НЕТ! – взвизгнула Яна, из последних сил пиная какую-то доску. Та угодила в почти материальную ногу демона, заставляя того опустить глаза вниз. Требование теперь звучало до омерзения пугающе. Пользуясь моментом, девочка резко кинулась назад, сбивая ладонью свечу и дотягиваясь до статуэтки, одиноко валявшейся в стороне, никем не замеченной. Перехватив взгляд сторожа, Яна поняла, что она на верном пути. Раз книга не горела, значит, не она имела влияние на демона, не от нее зависело его появление.

– Не смей, маленькая тварь, – зашипел демон, вскидывая руку. Яна согнулась пополам, прижимая артефакт к себе. Боль пронзила ее насквозь, словно пробив молнией от головы до пят. Пальцы побелели от усилий, но она их не разжала. – Отдай! – прогремел голос сторожа над самым ухом, но Новикова, игнорируя разрывающую ее боль, откатилась в сторону и подскочила, уворачиваясь от огненного удара демона. На полу, в том самом месте, где только что лежала девочка, зияла дыра.

– Пошел прочь, – завизжала Яна, сжимая статуэтку сильнее. Сарай начал разваливаться на глазах, огромные куски падали совсем рядом с Никитой, но девочка даже не посмотрела на брата. – Я призвала тебя, Велиал, я тебя и изгоняю! – Слова сами сорвались с губ, возникнув в помутневшем сознании. Демон замер, мерцая в огне. Огонь дрогнул, отступая от мальчика, лежавшего без сознания.

– Меня любит мама! – Яна пнула кусок доски, который отлетел в сторону. – Любит папа! – Она занесла руку и ударила статуэткой о пол, но недостаточно сильно. – Любит мой младший брат! – Второй удар. – Меня любят! – Третий. – Я никогда тебя не впущу! – крикнула Новикова и со всей силы обрушила статуэтку на деревянное покрытие. Грохот, раздавшийся почти одновременно с тупым звуком треснувшей фигурки, едва не оглушил Яну. Демон издал отвратительный, душераздирающий вопль. Пламя взвилось вверх, жадными яркими языками касаясь краев оставшейся крыши. Тело Велиала стало таять, искрясь и рассыпаясь черным пеплом. Зачарованно наблюдая за происходящим, Яна лишь на мгновение отвлеклась, бросила взгляд на брата. Этого хватило, чтобы демон, используя последние силы, атаковал. Девочка отлетела в конец сарая, с грохотом ударившись о груду досок.

Хрипло вдохнув, она расширила глаза, чувствуя подступающую тошноту.

– Я достану тебя, маленькая тварь… – прогремел голос демона, тающего в огне. Яна опустила глаза вниз, дрожа и ощущая слабость во всем теле. Дыхание сбилось, стало рваным, хриплым. По деревянному полу потекла струйка крови. Прямиком к брату, который медленно открыл глаза.

Ник

«Ложкой снег мешая, ночь идет большая. Что же ты, глупышка, не сп-и-и-и-и-шь?»

Мамин голос был таким нежным, таким ласковым. Ник чувствовал, как она гладит его по волосам, целует в макушку и тихонько поет его любимую песню. Ему было тепло, хорошо и уютно. Он был дома, в своей кровати, нежился от прикосновений матери перед тем, как погрузиться в сон. Картинка была такой яркой, что не вызывала сомнений в своей подлинности. Если бы не тонкий голосок, прорывающийся сквозь любимую мелодию.

«Никита…»

Ник прислушался. Показалось. Только мама, только песенка про медведей.