Дневник смерти. Фортуна

Растворяясь в дымке, Никита видел семью в полном составе: мама, папа, Яна и он – сидит на руках у мамы, щекастый карапуз. Вокруг солнечно и тепло, как в начале лета. Ник ощутил атмосферу того дня, что навсегда остался на фотографии. Он словно вернулся в прошлое, проживая лучшие моменты своей жизни. Только сейчас он понял, как был счастлив. Удивительно, как быстро память стирает воспоминания о страшном, о болезненном. Особенно в детстве. Ник вспомнил день, когда мама плакала на коленях у отца, а на комоде стояла фотография Яны с черной лентой в углу. Ник вспомнил резинового динозавра, которого он выронил из рук, осознавая, что любимая сестра больше никогда не потреплет за волосы и не споет веселую песню. Он не помнил этого двадцать два года. Забыл. Вычеркнул из своей жизни. Не специально, конечно. Просто так устроен человеческий мозг – проще забыть, чем всю жизнь прожить в скорби. Бродя по лабиринтам памяти, лежа на пылающих досках, Никита и не заметил, как чьи-то крепкие руки схватили его за плечи и потащили к выходу. Когда он открыл глаза, вокруг были лишь языки пламени. Вдох, едкий дым. Ник отключился.

* * *

Яна лежала рядом. Ник точно это знал. Он чувствовал ее тепло, чувствовал запах ее волос. А еще он ощущал мокрую траву под головой и дубовый аромат. Вот и конец. Так выглядит смерть? Вполне неплохо, если там так свежо и прохладно. Никаких бурлящих котлов и танцующих чертей. Радуясь, что не попал в ад, Никита открыл глаза. Черное небо, полная луна, окутанная рыхлыми облаками.

– Новикова, – услышал Ник голос мальчишки. – Новикова, очнись!

Ник обернулся: рядом с ним действительно лежала Яна, над которой навис Серый. Он аккуратно держал ее за плечи, а по его щекам катились слезы.

– Новикова! – продолжал мальчик, всхлипывая. – Ты не имеешь права умирать сейчас, поняла?! Потому что… Потому что… – Он стер слезы и сопли тыльной стороной ладони.

Мальчик не договорил. Не успел. Тишину ночи разрушили женские крики, доносящиеся со стороны жилых корпусов. Услышав их, Серый резко вскочил и побежал в сторону леса.

– Никому не говори, что случилось! – крикнул он, скрываясь за густым кустарником. – И сбереги ее! Чего бы тебе это ни стоило!

Последние слова Никита почти не расслышал. Он даже не был уверен, что услышал все правильно. Неужели Серый вытащил их из горящего здания? Неужели главный хулиган отряда на такое способен? Никита приподнялся и посмотрел в сторону отрядов. Со всех ног к ним бежала Василиса Сергеевна, командуя и раздавая указания. Звонок в пожарную, ведра с водой, крики о помощи – все смешалось в единой какофонии звуков. Никита подполз к сестре, обнял ее и стал покачиваться, намурлыкивая под нос песню про Умку. Яна улыбалась.

Вокруг бегали люди. Время от времени к Никите подбегали какие-то люди и задавали вопросы. Но он не понимал ни единого слова и лишь мотал головой и что-то мычал в ответ. Внимание взрослых было приковано к пожару. Вожатые и дети из старших отрядов таскали воду, чтобы потушить разрастающееся пламя. А Ник все сидел на мокрой траве, сжимая в объятиях сестру, и мычал под нос колыбельную.

Сквозь пелену облаков стали пробиваться первые лучи солнца. Неуверенные, скромные. Они словно боялись ознаменовать собой новый день. Словно с приходом восьмого июля все изменится. Как будто восьмое июля способно перечеркнуть все раз и навсегда. Больше не будет задорного детского смеха, не будет одуванчиков. Никто не обольет Яну водой с утра и не подерется в столовой. Седьмое июля, такое понятное и такое привычное, неумолимо уходило в прошлое, уступая дорогу новому дню. Дню, который никогда не случался на территории этого лагеря. Дню, который мог перевернуть все с ног на голову.

Едва лучи коснулись кожи, Никита почувствовал жжение. Он посмотрел на свои руки и ахнул – они снова принадлежали двадцатипятилетнему ему. Под огрубевшей кожей появились мышцы, а на левое плечо вернулась татуировка. Осмотрев себя с ног до головы, Никита заметил, что шорты, в которых он провел эти дни в лагере, стали ему малы и неудобно топорщились. Поерзал, словно изучая свое тело, и понял: все вернулось на свои места. Он стал прежним. Он больше не часть лагеря. Все изменилось.

Яна открыла глаза и внимательно посмотрела на брата. Сдвинула брови, изучая повзрослевшее лицо. Она оставалась прежней тринадцатилетней девчонкой, молодой и красивой, с нежной светлой кожей и глубокими голубыми глазами. Та самая Яна, которую Никита так хорошо узнал здесь, в «Фортуне». Та самая Яна, которая изменила его жизнь.

Яна

– Новикова! Новикова!

Знакомый голос звучал одновременно так близко и так далеко. Яна не могла понять, кому он принадлежит, но точно знала: этот голос выдернул ее из вязкого омута забвения. Погружаясь все глубже с каждым вдохом, девочка постепенно сдавалась. Слишком много сил уходило на то, чтобы оставаться в сознании, цепляться за жизнь, которая причиняла так много боли.