Дневник улиц

Флоренция. Женский туалет в Палаццо Веккьо. Небольшая табличка: 200 лир. Мужчина лет шестидесяти следит за порядком и поддерживает чистоту в четырех-пяти кабинках. На входе очередь из женщин. Уборщик суетится, проверяет состояние кабинок после каждого посещения, вид у него очень серьезный. Из одной кабинки выходит парень лет двадцати, вытирает руки бумажным полотенцем под подозрительными взглядами женщин, их немыми вопросами: «Что он делает в женском туалете? Еще и руки вымыл — он что, дрочил?» Уборщик спешит туда, откуда вышел парень, демонстративно подметает, потом протирает пол, спускает воду, громко орудует ершиком и только потом дает знак следующей женщине, что можно заходить. В этом показательном акте уборки воплотилось всё его негодование на грязь в туалетах, и теперь каждая женщина чувствует себя обязанной оставить после себя такую же чистоту, какая была до нее: и действительно, теперь уборщику достаточно просто заглянуть в кабинку, прежде чем пригласить туда следующую женщину. Ему явно доставляет удовольствие удовлетворять женские потребности — сатир, приставленный к космополитичному гарему, который постоянно обновляется. Свою похоть он искупает высочайшими стандартами чистоты, безупречно белым кафелем, стремлением к совершенству.

Листовки благотворительной ассоциации «Католическая помощь»: ОСВОБОДИ СВОЕ СЕРДЦЕ. На картинке — бедняки, то есть люди со стигматами нищеты, как ее представляет себе господствующий класс. Никто не спрашивал бедных людей, что они думают, когда видят эти сгорбленные тела, истрепанную одежду, отупевший взгляд.

В журнале «Персональный компьютер» — реклама. На правой странице трое мужчин и одна женщина. Двое в костюмах, женщина в черном платье, очень сексуальном. Третий мужчина чуть не в фокусе, на нем вельветовые брюки и красный джемпер, что-то в духе мая 68-го. Внизу написано: МЫ РАССКАЖЕМ ВАМ, ПОЧЕМУ ДОБИЛИСЬ УСПЕХА. Перевернув страницу, снова видишь тех же персонажей. Первый говорит: «Я добился успеха, потому что читаю журнал „Персональный компьютер“, а еще мой отец — генеральный директор». Следующие двое высказываются в том же цинично-шутливом тоне. Четвертый, мужчина в красном джемпере, исчез. Тот, о чьей неуспешности свидетельствовал старомодный наряд, расслабленная поза (остальные стояли прямо, излучали энергию), пропал с картины успеха: он устранен, ПОЛНЫЙ НОЛЬ. Это выражение пришло вместе с либерализацией экономики в восьмидесятых. Оно означает: недочеловек своего времени.

В магазине «Супер-Дисконт» молодая кассирша — возможно, на подмене, — хохочет с двумя приятельницами, стоящими рядом. Покупатели в очереди явно недовольны. Видно, что ей на нас наплевать: ее дело — пробить товары, и всё. Мы возмущены, что она этого не скрывает.

В метро парень с девушкой то страстно перешептываются, то ласкают друг друга по очереди, как будто вокруг никого нет. Но это притворство: время от времени они вызывающе смотрят на пассажиров. Ужасное чувство. Мне приходит в голову, что письмо для меня — то же самое.

1990

В пятницу вечером семейная пара лет пятидесяти закупается на неделю мясом. Перечисляют по очереди, то он, то она: свиные отбивные, кусок говядины, — на кости? — да, разумеется; порой советуются: «Может, еще колбасок возьмем?» Хозяин лавки и его помощник с ними перешучиваются. Чем больше пара покупает, тем больше оживляется. «Цесарка поменьше курицы будет, ничего?» — «Всё в порядке, мы положим их рядом, и кто кого съест, та и победила!» Мужчина смеется, оглядываясь на других покупателей. В этой сцене есть что-то непристойное. Неизвестно, что доставляет этой паре больше наслаждения — выставлять напоказ свои финансовые возможности или умение «жить со вкусом», отменный аппетит, свидетельствующий о другом аппетите, сексуальном, и, возможно, его вытеснивший. (Легко представить, как они молча ужинают друг напротив друга, день за днем, до самой смерти.)

От временного поселка на окраине Нантера, построенного в шестидесятые для иммигрантов, остались только бетонные плиты на земле, обозначающие, где стояли дома. Двадцать лет тут жили люди, дети. Из окна поезда было видно, как они играют в грязи. В 1990-м уже не все пассажиры пригородной линии А знают, что это за похожие на надгробия плиты, между которыми до сих пор еле пробивается трава.