Дневник улиц

В субботу в «Супер-М» кассирша пожилая (по сравнению с другими, которым нет и двадцати пяти) и медлительная. Покупательница — около сорока, одета с элегантной простотой, очки в тонкой оправе — жалуется: в ее чеке ошибка. Надо позвать заведующую: только она может внести изменения и исправить ошибку в кассе. Готово. Заведующая уходит. Кассирша начинает обслуживать следующую покупательницу. Миниатюрная женщина в очках всё еще тут, она перепроверяет чек и снова обращается к кассирше: «Тут всё равно что-то не сходится». Кассирша прекращает пробивать товары. Миниатюрная женщина опять что-то объясняет, показывает кассирше чек. Та берет его в руки и разглядывает, ничего не понимая. Снова зовет заведующую. Миниатюрная женщина вынимает из тележки все товары, заведующая по очереди находит их в чеке, кассирша тем временем возвращается к покупательнице. Когда все товары вынуты и сверены, заведующая поворачивается к кассирше и сует чек ей под нос: «Тут в чеке пятьдесят семь франков. Ни один товар не стоит пятьдесят семь франков. А вот четыре батарейки за семнадцать франков не пробиты». Кассирша молчит. Заведующая продолжает: «Вы же видите, тут ошибка. Пятьдесят франков». Кассирша на нее не смотрит. Она седая, высокая и блеклая, руки больше не на аппарате, а свисают вдоль туловища. Заведующая не унимается: «Вы же видите!» Это слышит вся очередь. Чуть в стороне миниатюрная женщина с непроницаемым лицом в обрамлении аккуратно уложенных волос ждет возврата. Перед безликой мощью «Супер-М» она держится уверенной в своей правоте потребительницей. Старая кассирша молча принимается пробивать товары дальше: она не более чем рука, которой не позволено ошибаться ни в чью пользу.

В музыкальной школе при культурном центре проходило прослушивание по фортепиано. Дети по очереди поднимались на сцену, настраивали банкетку, проверяли положение рук и начинали играть. Родители, сидевшие в амфитеатре, держались напряженно и напыщенно. Одна маленькая девочка вышла в длинном белом платье, белых туфельках, с большим бантом в волосах. После выступления она поднесла учителю цветы. Словно сон о старых салонах с их изысканным этикетом посреди Нового города. Но родители между собой не общались; каждый хотел, чтобы именно его ребенок оказался лучшим, оправдал надежды и однажды стал частью элиты, которую в тот вечер они все могли только изображать.

Там, где кончаются кварталы аккуратных розовых и кремовых домов с зелеными ставнями (какая-то девочка на первом этаже открыла их, и я увидела через оконный проем растения и плетеные кресла), за идущей вдоль газонов улицей начинается пустырь: заросли, несколько заброшенных домов, тропа с рытвинами, в которых скапливается вода. Повсюду что-то разбросано — в кустах, вдоль тропы. Обертка от печенья «Спиритс», разбитая бутылка из-под кока-колы, ящики от пива, номер «Газетт-Телекс», железная труба, сплющенные пластиковые бутылки, белая разбухшая масса — возможно, отсыревший картон — похожая на груду роз пустыни. Выходит, в этом заброшенном месте регулярно бывают люди, но в какое время — непонятно, скорее всего ночью. Скопление свидетельств человеческого присутствия, сменяющих друг друга одиночеств. Свидетельства эти в основном связаны с едой, но приходят сюда не столько чтобы поесть, сколько чтобы уединиться, вдвоем или небольшой компанией. Совершенно естественно разбрасывать в этом диком месте коробки и обертки: убирать за собой — поведение цивилизованного «сверх-я».

Трансформация предметов, разбитых, помятых, сровненных с землей, — сперва намеренно теми, кто их оставил, а потом и погодными условиями. Дважды уничтоженных.

Мы стоим в очереди к банкомату в торговом центре, друг за другом. Исповедальня без занавесок. Открывается окошечко, действия у всех одинаковые: подождать, чуть ссутулившись нажать на клавиши, еще подождать, взять деньги, убрать их к себе, отойти ни на кого не глядя.

На экране надпись: «Ваша карта неисправна». Мне нет доступа, я ничего не понимаю, словно меня обвиняют в нарушении, о котором мне неизвестно. Я не знаю, почему моя, именно моя кредитная карта неисправна. Я следую указаниям аппарата. И снова: «Ваша карта неисправна». Ужас от этого слова — «неисправна». Это я неисправна, негодна. Я забираю карту и ухожу без денег. Понимаю тех, кто с бранью разбивает банкоматы.

На шоссе, там, где высотки Маркувиля, — раздавленная кошка, будто впечатанная в асфальт.

Когда выходишь из лифта на подземную парковку, на минус третьем этаже ревет вентилятор. Если нападет насильник, криков никто не услышит.