Дневник Верховского

«Мне также болезненно тяжело слушать, – продолжал Верховский, – когда сравнивают состояние армии нашей и армии союзников. Да ведь мы же воюем, как на разных планетах. Дивизия на французском фронте занимает 3–5 верст, а на нашем от 8 до 16-ти. Наши люди имеют вдвое и вчетверо меньше отдыха, чем там. Мы едва ли каждый год попадаем в отпуск по разу. Француз же и англичанин бывают дома каждые 3–4 месяца. Они живут в окопах в прекрасных бетонированных казематах или бараках, с печами и электрическим освещением, у них устроены кинематографы, читальни, чайные домики, игры и т. д… Французский солдат получает даже каждый день белый хлеб и красное вино, немец свое кофе и пиво, а наши войска часто просто голодают, особенно последний год. Когда мы брали германские позиции, мы заставали следы настоящей роскоши во всех отношениях, включая до стен, оклееных обоями, и складов дорогих ликеров. Лишения же, которые переносит наша армия, ни с чем не сравнимы, и моральное состояние армии, вдобавок темной и плохо понимающей обстановку, конечно, не может сравниться с состоянием духа у союзников»[478].

14 сентября 1917 года в Александринском театре состоялось заседание Всероссийского демократического совещания из представителей Советов, городских дум, кооперации и армейских организаций. Верховскому, как военному министру, было предложено сделать доклад перед 1425-ю собравшимися делегатами.

Один из очевидцев так описывал тот момент: «Из большой ложи быстрой походкой, перескочив через все ступеньки лесенки, на сцену взошел военный министр Верховский»[479].

Речь Верховского была в духе времени: она отличалась страстностью, сопровождалась «переизбытком жестикуляции», пониманием специфики момента, знанием ситуации в войсках.

Содержание его речи в полном объеме не сохранилось, но небольшая выдержка из его речи известна из книги «Россия на Голгофе»: «Армия в весьма плохом положении. Германия делает попытки заключить с нашими союзниками сепаратный мир за счет России, но союзники верят, как верит и каждый русский офицер, что наша армия выполнит свою задачу…

Войска и флот убивают своих офицеров и тем самым разрушают основу своей силы. У нас два миллиона дезертиров… Но… положение не безнадежно. Армия наша темная, но в армии есть сознательные люди… Но не вся армия состоит из сознательных людей и к остальным нужно применить те же методы воспитания, которые едины во всех армиях со времен Александра Македонского…»[480].

Владимир Александрович Антонов-Овсеенко (1883–1938) вспоминал об участниках: «И тотчас появляется “спаситель”… Навстречу овации, шагом тореадора выступает Керенский. Тусклая фигурка диктатора застывавает в наполеоновской позе». После речи этого «мелкобуржуазного кумира», делавшего неуклюжие попытки объясниться по поводу корниловского выступления, и речь которого постоянно прерывалась выкриками с мест, слово взял Верховский. Его «прерывали мало»[481].