Дневник военных лет

30-е. Надо записать события за месяц. Как полагается обывателю, начинаю с высокой политики. Мы все ближе к развязке. Но, как в хорошем авантюрном романе, — ее никогда нельзя предугадать. Ясно одно, что Германия слабеет. И мы слабеем. Поэтому мы спешим. Снова взят Харьков. Небо Москвы украсилось иллюминацией по случаю этой победы: зенитные пулеметы стреляли по всем направлениями трассирующими пулями, и гремели раскаты пушечного салюта. Но я не всем доволен: немцы отступают медленно, не дают себя обойти, держатся крепко, успевают все вывозить и разрушать, отходят на еще более сильные укрепленные линии. Под Брянском мы, говорят, совершенно остановлены электрифицированными линиями обороны и управляемыми сухопутными торпедами — маленьким танком, который несет 70 кг тола и управляется на расстоянии двух км при помощи провода, сматываемого с катушки. Говорят о появлении над Москвой нового самолета-разведчика с потолком в 13 км, тогда как наши имеют 9 км. Так как наступающий ослабевает, а отступающий усиливается, то возможны и контрудары немцев. Они, конечно, не смогут изменить общего стратегического их проигрыша, но могут осложнить наше положение.

Но мы, атакуя, сможем в свою очередь сломить немцев морально. Мелькнула заметка о забастовках в Германии. Есть слух, что в Германии управляет уже не Гитлер, а тройка: Геринг, Кейтель, Дениц; недавно к нам перешла целая часть из власовской армии с князем Мирским. Это тоже симптом.

По целому ряду признаков догадываюсь, что у нас с союзниками идут очень острые переговоры: думаю, что мы требуем Второго фронта, грозя сепаратным миром. В этом и смысл нашего наступления, запугать слегка немцев, создать лучшую линию для перемирия, вести переговоры под ореолом побед. Недаром мы сняли Литвинова и Майского, опубликовали восстановительный план, зло пишем о Квебеке и т.п. В этом есть смысл: выйти из войны с почетом и снова стравить немцев с Англией. Но нам будет очень туго: восстановление из ничего, “младотурки” из армии, резидентура Англии и Америки, конечно, внутренние группировки (генералы!) и пр. Вообще — куда ни кинь — везде клин.

Или — продолжение наших побед, моральный надлом в Германии, мы — в Берлине, гражданская война в Европе на годы, разрыв с союзниками, полублокада — одним словом, совершенно необозримая сумятица.

Или — Второй фронт, победа вместе с союзниками, необходимость жертвовать всем ради чечевичной похлебки (т.е. восстановления и снабжения), роль полувеликой державы, размывание строя изнутри, возможные путчи и пр. Малоуютная эпоха консолидации земного шара, который, по всей вероятности, попадет в руки американского бога или — что возможно — придет в дикое состояние. “И зори будущие ясные увидят мир таким, как встарь, — огромные гвоздики красные и на гвоздиках спит дикарь”.

Перед отъездом в санаторий по просьбе Коваленского съездил с ним в Гжель, погрузил какую-то муку и выгрузил ее у Шервинского. Удивительно, что эти люди, очень утонченные и на утонченность явно претендующие, в то же время оказываются крайне практичными — современные Петронии.

В кино идет “Приговор народа”. Каждый может за рубль посмотреть, как вешают орловских предателей. Вот характерная черта современной цивилизации — объединение первобытной жестокости с утонченной техникой. Гуторов рассказывает, что какой-то партизан, расстреливая предателя, сначала процитировал Маяковского: “…по оробелым грянь, парабеллум”, а потом действительно выстрелил. Очевидно, к культуре надо идти с другой стороны, которую видел Л. Толстой и другие чудаки. Не изменив души, давать человеку радио и тол — бессмысленно. Он остается столь же злым и преступным, но т.к. преступления свои совершает очень изощренно, то считает себя культурным совершенством. Это все равно что акула будет есть людей обязательно с майонезом и считать, что она неизмеримо выше других акул.

В семь часов — новая победа: взят Таганрог! Салют в 12 залпов передан в 7.30 по радио.

Спешим, очевидно, взять Донбасс в клещи от Ворошиловграда и Таганрога!

Все еще не понимаю — действительно ли это ослабление немцев или перенапряжение наших сил во имя достижения не столько военной, сколько политической цели. Что же должна решить осень? Недавно Ермашов в одном своем докладе пророчил, что к осени положение Германии окончательно определится, и — в pendant к моим догадкам — сказал, что не исключена возможность нашего выхода из войны безотносительно к союзникам. А в Москве слух о нашем ультиматуме Англии: Второй фронт или разрыв дипломатических отношений.

В Москву вернулись театры, дип. корпус. Все — так, как будто война уже решена.

Интересно, что в санатории у большинства седых академиков — молодые жены. Это — неприятно наблюдать: цинизм с обеих сторон, больший со стороны старика. Если девушка может на какое-то время полностью найти в старике то, чего ищет ее душа, т.к. не замечает того, что ей чуждо и непонятно в нем, то он, наоборот — шире, мудрее и не может не чувствовать ложности в этом сближении.

Сентябрь