Дневник возвращения

И даже настоящему повествованию, из-за несовершенства природы пишущего аппарата, то есть меня самого, суждено стать повествованием несовершенным, фрагментарным, то есть неполным и произвольно избирательным. Ведь что, например, всплывает в моей памяти? Кажется, май, а может, начало июня 1941 года и я, бегущий за пивом для отца, дяди Людвика и остальной компании в населенном пункте Камень уезда Ниско воеводства Жешовского. Это, скорее всего, происходило не раньше и не позже, потому что я хорошо помню, какая стояла погода и еще то, что в саду и огороде расположился немецкий штаб. Должно быть, штаб какого-то большого подразделения, как я теперь понимаю, - дивизии или даже более крупного соединения, поскольку было много карт, разложенных на множестве больших столов, поставленных на козлы. Немцев было тоже много, и жили они в многочисленных как бы автобусах и в разных других - но не боевых транспортных средствах. Шныряя между работавшими у этих столов раздетыми до пояса офицерами - немцы очень любили загорать при любом удобном случае, постоянно мылись и вообще весьма заботились о собственной гигиене, - я прочитал на одной из карт: "Russland". Кажется, не очень крупно, на полях и вроде бы в сочетании с каким-то цифровым определением сектора топографической документации, как мне это представляется сегодня. Ведь на военных картах не пишут название страны огромными буквами и посередине, как на картах гражданских. Обо всем этом я донес взрослым, чрезвычайно гордый своим шпионством, но они не обратили на меня внимания, занятые, как всегда, какими-то своими взрослыми глупостями. А впрочем, к чему это могло привести? Мой отец не Черчилль, а дядя не Рузвельт, а те и так знали все, что им было нужно знать.

Поэтому все это должно было случиться еще перед 22 июня, когда в четыре утра немцы нанесли удар по России. Потом мы ходили на поля в сторону Сана, чтобы послушать грохот, который доносится с большевистской стороны, но продолжалось это слишком недолго, сразу же пошло на восток и утихло. То были прогулки весьма эмоциональные.

А пиво в кружках я проносил через двор от пана... но как же звали того пана, хозяина пивной, расположенной по соседству? Терпкий, хмелевой, пока еще таинственный запах того пива... но стоп! Описывать мою Польшу - сизифов труд, и лучше остановиться.

Хотя именно здесь следовало бы вернуться к тому самому бару в гостинице "Бристоль", не из-за того, что вспомнилось пиво, а потому, что, глядя тогда на огоньки Праги и сквозь них на... Нет, сегодня уже не смогу продолжать, окончу через неделю.

Ранчо "Ла Эпифания", 16 июля 1996 г.

Вчера, 15 июля, в понедельник, около четырех тридцати пополудни, когда я переписывал на компьютере предыдущий фрагмент "Дневника возвращения", башня закачалась и одновременно я услышал гром, но какой-то глухой, ибо подземный.

Я сохранил текст, вышел из Word'а и Windows'а, выключил компьютер и отключил его от сети. Сбежав вниз, обесточил всю башню двумя рубильниками. Когда я очутился за воротами ранчо, то увидел, что теперь башня стоит немного криво, хотя ставил я ее вертикально. Вполне возможно, что так она стоит уже довольно давно, а заметил я это только сейчас, поскольку редко вижу ее с этой стороны и с такого расстояния. Стоит башня криво, как большинство стен в Мексике, что прежде я приписывал неаккуратности строителей.

Мое желание вернуться в Краков значительно усилилось. И после этого вступления вернемся к "Дневнику".

Будет это продолжением написанного вчера, а говорилось там о приятеле, который сказал в баре гостиницы "Бристоль", стоящей на склоне, откуда открывается вид на правобережную Варшаву:

- Там начинается Азия. Наш бар - последняя рыцарская застава на этом рубеже.

Есть немалая глубина в том, что он сказал, правда, только для тех, кто родом с Краковщины, как я. К тому же, чтобы понять слово "рубеж" в особом его значении, а именно в том, которое подразумевал приятель, нужно было родиться перед войной. Но не обязательно вблизи от восточных рубежей. Вильно, Львов, Волынь были для нашего поколения в Краковском воеводстве в большей степени Польшей, чем Силезия и воеводство Познанское, хотя я, например, ни Вильно, ни Львова в глаза не видел - не успел пока. Ведь где разворачиваются события в "Потопе" и в "Огнем и мечом", где гарцевал Пан Володыёвский? Отчасти и в Ченстохове, но прежде всего на Жмуди, на Руси и Украине. Национальной фантазии было вольготней на востоке, чем на западе.

Лишь после войны выглянул я за пределы Краковщины и Жешовщины. Сначала увидел Варшаву, а вернее, бессмысленную груду щебня, которая от нее осталась, а еще через несколько лет - Мазурские озера. И только там я ощутил - пусть это еще не Литва - те отличительные черты, которые Милошу и Конвицкому никогда не позволяют забыть, откуда они родом. Ту - но как назвать свойство, ускользающее от любых определений, - метафизическую суть? То мистическое измерение, которого недостает в Хабувке и Кшешовицах?