Дневник возвращения. Рассказы

Коммунизм принуждал жизнь к тому, чтобы она соответствовала его теориям. Принуждение было реально, результаты абсурдны. Однако замечать эту абсурдность воспрещалось. Создавать видимость того, будто ее нет, был призван «социалистический реализм», обязательный в литературе и искусстве. Лишь к концу пятидесятых годов власть допустила сюрреализм в литературе и абстракционизм в изобразительном искусстве, сочтя, что всё это аполитичные забавы, которые ей не угрожают. Мы же, то есть мое поколение, тем временем, восторженно их приветствовали. В то время на Западе как раз зародился так называемый театр абсурда, и мы начали приспосабливать его к нашей действительности. Существовала однако разница — не в методе, а в намерении — между западным театром абсурда и нашим. На Западе исходили из предпосылки, что абсурдна жизнь (смотри: экзистенциализм), а у нас, что абсурден строй, который нами правит, и если бы не он, то наша жизнь стала бы осмысленной. Так что мы использовали театр абсурда, чтобы дать понять, до какой степени абсурден наш строй. Отсюда тогдашний феномен аллюзии и ее популярность; понятие абсурда пошло в народ и сохранилось в нем по сей день, хотя и преобразился его смысл. «Нелепость, бессмыслица, явная фальшь» — так звучит в словаре определение абсурда. «Снова не привезли, не сделали, испортили» — так понимал абсурд польский народ. «Это абсурд», — говорили в Народной Польше, когда гас свет или опаздывал поезд, но этот «абсурд» был в то же время аллюзией. В общественном восприятии виноват был строй, а не электрик или железнодорожник, однако сказать об этом открыто было нельзя. А польский сатирик, когда писал фельетон о дыре в мосте, чувствовал себя героем, поскольку он знал, и его читатели знали, что речь вовсе не о дыре в мосте, а совсем о другом.

Сегодня нет уже того строя, и если гаснет свет или опаздывает поезд, то нет в этом никакой метафизики. Перерыв в подаче электроэнергии — никакая не метафора, а поезд, который опаздывает, — вовсе не политическая аллюзия. И нет никакого абсурда, бывает только бездарность, глупость, злая воля, недостатки инфраструктуры или попросту случай. Так что я не стану описывать «польский абсурд», поскольку считаю, что его нет в природе. Я не верю, что теперь мы стали «Абсурдом Народов», как некогда были «Христом Народов», «Совестью Европы» и «Форпостом Христианства». Откажемся от мегаломании, на этот раз в отрицательном смысле, если в положительном не удается.

Информация

Краков, 27 марта 1997.

«Немец убил» — такой заголовок я увидел в ежедневной газете и прочитал, в чем было дело.

А было оно в том, что на одном из транзитных шоссе произошло столкновение между легковым автомобилем западной марки с немецким номером и польским «Фиатом 126 п». Водителем немецкого автомобиля был гражданин Федеративной Республики Германии, а водителем «Фиата 126 п» — польский гражданин. В результате столкновения польского гражданина постигла смерть, немецкий же гражданин получил телесные повреждения. Из заметки не было ясно, на ком из водителей лежит вина за столкновение, возможно, что ни на ком. Возможно, виновен был поросенок, внезапно выскочивший из кювета на шоссе. Возможно, и поросенок не был виновен. Маленькая заметка, в колонке других коротких заметок, мелким шрифтом. Только заголовок крупным шрифтом, полужирным, потому я и обратил на него внимание.

Возникают следующие вопросы:

Если бы польский гражданин получил телесные повреждения, а немецкий погиб, гласил бы тогда заголовок заметки: ПОЛЯК УБИЛ?

Или если бы тот, кто погиб, был по-прежнему поляком, а тот, кто получил повреждения, был англичанином, гласил бы заголовок: АНГЛИЧАНИН УБИЛ?

Или если бы тот, кто получил только повреждения, имел гражданство США и был негром, прочитали бы мы тогда, что НЕГР УБИЛ? А если бы индийцем с американским гражданством — ИНДИЕЦ УБИЛ? Эскимосом, костариканцем, японцем, было бы тогда соответственно: ЭСКИМОС УБИЛ, КОСТАРИКАНЕЦ УБИЛ, ЯПОНЕЦ УБИЛ?

А если бы в машине западного производства и с немецкими номерами ехал поляк с немецким гражданством, а на «Фиате 126 п» — немец с польским гражданством?

А если бы в одном из двух автомобилей безразлично какой марки и с какими номерами ехала женщина, а на другом — мужчина, то заголовок гласил бы: ЖЕНЩИНА УБИЛА?

А теперь совсем другой расклад: если бы в результате столкновения на шоссе между «Мерседесом» с поляком за рулем и велосипедом, на котором ехал тоже поляк, но зарабатывающий меньше, погибли они оба (первый из-за того, что машина пошла юзом, когда он резко свернул, желая объехать велосипедиста, ехавшего зигзагом, и въехал в дерево, а другой — в результате сердечного приступа, который настиг его в нетрезвом состоянии), получили бы мы тогда заголовок: БОГАТЫЙ УБИЛ БЕДНОГО?

Так почему же заголовок заметки гласил только: НЕМЕЦ УБИЛ, а не: НЕМЕЦ УБИЛ ПОЛЯКА?

А потому, что хоть немец особенно любит убивать поляков, но он — как известно — не слишком разборчив и убьет любого, кто подвернется. Следовательно — во имя объективизма и антишовинизма.