Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

На одной станции мы нагнали воинский поезд с эшелонами 9-го Сибирского казачьего полка. Казаки – русские, почти все светло-русые, вид у них угрюмый, на вопросы отвечали неохотно, но они, тем не менее, производили впечатление, что на них положиться можно, что они за себя и за родину сумеют постоять. Нравились мне буряты со своими плоскими добродушными лицами; они напоминали мне башкир, которыми я когда-то командовал. Если буряты – сородичи башкир и обладают теми же военными качествами, то лучшего материала для боевой конницы нечего желать. Лошади сибирских казаков маленькие, мохнатые, крепко сложенные. Говорят, что сибиряки в 40-градусный мороз обливают водой вспотевшую лошадь и ставят на стойку, подтянув голову кверху; от этого будто бы они крепнут. Свежо предание, но верится с трудом.

Вдоль полотна железной дороги пролегала дорога грунтовая, по которой тянулись обозы с сеном, дровами и хворостом; в запряжке шли понуро несчастные клячи, безногие, с вогнутыми спинами; за ними плелись или сидели на возах мужики, на вид тоже не сытые и такие же понурые – это недавно прибывшие из России переселенцы. Как не похожи они на сибиряков, уже осевших на месте: у них угнетенного вида не заметно, они, напротив, смотрят на вас самоуверенно, как на равного. Это народ самобытный, не привыкший к административной опеке и не нуждающийся в ней.

Где долины расширялись, предоставляя достаточную площадь под посевы, устраивались переселенческие деревушки и хутора с неуклюже сколоченными избами и сараями, огороженными жердями. Бабы с ребятишками стояли у околицы и грызли что-то: если бы не было видно между ними непроницаемых рож китайцев, можно было бы подумать, что это Россия.

Станционные здания и водокачки построены в китайском стиле: крыши из глазурованной черепицы украшены по гребню и по фронтонам фаянсовыми декоративными мотивами в виде драконов, змей и сидячих на заду собак; эти собаки имеют, вероятно, какое-нибудь символическое значение, – может быть, они хранители домашнего очага от злых духов.

Чины пограничной стражи были щеголевато одеты; они получали, сравнительно с прочими воинскими чинами, большие оклады жалования, жили в прекрасных, даже роскошных казармах. Нужно им отдать справедливость, что они вполне добросовестно исполняли свои обязанности и выказывали не раз храбрость и самоотвержение.

27 апреля. В три часа ночи прибыли в Харбин. Ветер и пыль невозможные; говорят, что это хроническое состояние Харбина.

Вокзал, как и много других зданий в новом городе, построен в стиле модерн. Одна из установившихся форм этого стиля, получившая право гражданства, которую недоброжелательные критики сравнивают с берцовою костью, встречается в Китае в архитектурных украшениях, в мебели, в домашней утвари, в ювелирной работе, в рисунках и узорах. Это дает повод думать, что форма эта не выдумана модернистами, а просто заимствована у Китая.

Всей компанией поехали завтракать на пристань, – так называется одна из трех строящихся частей Харбина в разных, довольно удаленных друг от друга местах. Может быть, эти три предместья сольются когда-нибудь в один большой город, но теперь эта разбросанность непонятна и крайне неудобна. Мы завтракали в отдельной зале ресторана «Колхида», куда не доносились звуки музыки и пение хористок.

Поезд отходил в одиннадцать часов вечера. Наша прислуга была посажена в вагоне 2 класса, что вызвало справедливое неудовольствие офицеров, ехавших в 3 классе; дело уладилось начальником станции, приказавшим прицепить другой вагон 2 класса.

28 апреля. Вот и Китай. Тот самый Китай, с которым мы познакомились еще в детстве по рисункам на ширмах, веерах, на фарфоровых вазах и чайных приборах. Очертания гор, растительность, кумирни[15], люди и животные – все казалось сказочным, причудливым, невероятным, и таким мы теперь видели наяву.

Широкая долина, обрамленная лиловыми горами, точно фестонами, обработана на всем пространстве.

Земледельцы, одетые в синие балахоны, в соломенных конусообразных колпаках на голове, пахали сохами или маленькими плужками, запряженными в одну лошадь. Недалеко друг от друга разбросаны поселки и хутора, окруженные глинобитными оградами с прорезанными бойницами и крытыми ходами. Дома-фанзы, также глинобитные, крыты черепицею или гаоляном. Гаолян и чумиза – злаки, наиболее распространенные в Китае, в особенности первый, неоценимый в обиходе манзы-китайца[16]: молодой гаолян дает прекрасный зеленый корм, когда он созреет, его зерно собирается и идет на корм людям и лошадям, а стебли сушатся и употребляются для кровли, для внутренних переборок и потолков, очень искусно сплетенных и оклеенных бумагою всем семейством манзы. Гаолян идет также на огорожу и, наконец, на топливо.