Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Тройки подъехали. Все стали толпиться у трапа, графу Келлеру предложено высадиться первому, я за ним последовал. Мы сели в сани, покрытые ковром, и помчались по гладкой поверхности Байкала.

Впереди нас ехал железнодорожный подрядчик; когда мы стали его объезжать, он грозно крикнул на нашего ямщика: «Не смей меня обгонять». — Еще грознее прикрикнул на железнодорожника Келлер, и мы проехали мимо — он был укрощен, но глядел темнее тучи. Не в первый раз приходилось Келлеру осаживать таких нахалов: сегодня же одного служащего, ответившего дерзко офицеру в его присутствии, он приказал высадить на берег с парохода, еще стоявшего у пристани.

Приближаясь к станции, мы должны были пробираться между трещинами, из которых выступала вода; такие трещины в несколько сот сажен длиною образуются среди озера неожиданно, что делает очень опасным передвижение через Байкал ночью или в метель.

На Мысовой поезд уже ждал нас. Графу Келлеру было предоставлено большое купе с двумя отделениями и мне рядом такое же, только поменьше. Офицеры нашей компании, кроме Трубецкого, приглашенного Забелиным[10], поместились в нашем вагоне.

После поездки на открытом воздухе мы сильно проголодались и с удовольствием накинулись на роскошно убранный стол с разными закусками и водками. Среди зала на большом столе, накрытом для обеда, лежало соблазнительно составленное меню. Мы были преисполнены благодарностью к любезности и предупредительности железнодорожного начальства. Но вдруг стало вкрадываться сомнение: нам ли был приготовлен этот пир, не узурпаторы ли мы? Графу Келлеру, конечно, мог быть оказан почет, но у него еще не было ни свиты, ни штаба, а ожидалось, очевидно, много гостей. Спросили за буфетом, кого ожидали, и получили в ответ: «Генерала Забелина и лиц, его сопровождающих». С некоторым смущением удалились мы от стола, где были ни зваными, ни избранными, и скромно уселись в углу, куда с пренебрежением приносила прислуга заказанный по карточке ужин.

Не находя свободных мест, пассажиры сели за стол, не обращая внимания на протесты буфетчика, что здесь им не место, что стол этот накрыт по заказу высшего начальства.

22 апреля. Совсем тепло — окна в вагонах пооткрывались, и мы вдыхали с наслаждением чудный, живительный воздух Сибири.

Та часть Забайкалья, по которой идет железная дорога, почти вся гориста; дорога вьется по живописным долинам вдоль быстро текущих рек, обсаженных ольхой или вербами. Самые большие и красивые реки — Селенга и Хилок. Сплошные леса сменялись с перелесками, отдельными группами и одиночными деревьями. Трудно поверить, что едешь по дикому Забайкалью, а не среди парков культурной Европы.

Одна дама, жена служащего в Порт-Артуре чиновника, не могла найти места ни в первом, ни во втором классе; ее посадили в третий класс вместе с солдатами; на другой день ее перевели в купе, занятое уже тремя казачьими офицерами. Узнав, что в нашем вагоне имелись свободные места, она просила перейти к нам; мы, конечно, согласились, сожалея только, что раньше не знали о стеснениях, которые ей пришлось перенести. В то время, когда одинокая дама не могла найти пристанища в поезде, целый вагон первого класса был занят прислугою начальства.

Верхнеудинск напоминает подмосковные дачные местечки своими чистенькими деревянными особняками, с резными украшениями на фронтонах, вокруг окон и у крылец. С площадки на горе перед маленькой, но изящной церковью, среди рослых сосен, открывался красивый вид на долину реки Селенги.

Здесь были получены первые известия о Тюренченском бое[11], о поспешном отступлении 22-го Восточно-Сибирского стрелкового полка и о потере орудий. Невыразимо тяжело было слышать, что мы оставили неприятелю столько пленных и пушек, несмотря на то что войска дрались превосходно. Кто же виноват в этом поражении? Начальство не только не сумело угадать намерения противника, но выказало непредусмотрительность и незнакомство с местностью, на которой решено было принять бой. Дай Бог, чтобы этот урок послужил нам в будущем.

23 апреля. Стало заметно прохладнее, когда миновали туннель на Яблоневом хребте. Буфетные станции редки, а еще реже попадали мы на них в часы завтрака и обеда. Проголодавшиеся пассажиры соскакивали с поезда до остановки и бежали наперегонки, чтобы захватить место у стола.

Опоздавшие ждали очереди, толпились у буфета за водкой и закуской; некоторые забирались на кухню, сами хватали тарелки с кушаньями и уносили в столовую или ели тут же.

Князь Долгорукий и Олив остановились в Чите, куда было предписано являться всем офицерам, определенным в Забайкальское казачье войско[12]. Они хотели, кроме того, дождаться своих лошадей, чтобы поторопить их доставку в Ляоян. Мне тоже следовало явиться начальству в Чите, но я полагал, что в этом не было необходимости, и я предпочел продолжать путь безостановочно, чтобы не расставаться с Келлером.

По случаю своих именин, Трубецкой угощал нас утром в вагоне завтраком из горячих консервов, а мы, за ужином, потребовали шампанского и пили за его здоровье.