Дневник законченной оптимистки

Мое оцепенение как рукой снимает. Я отлепляю себя от мужских колен и возвращаюсь на свое место. Сердце так и бухает, так и норовит выскочить из груди. Чтобы не выдать своего волнения, оставшиеся записки дочитываю, стараясь не встречаться с Артёмом взглядом. Бабушки довольно ловко всё отгадывают, а потом, как обычно, начинают обсуждать всякую ерунду: оценки внуков, уход за помидорами и целительные свойства травяных отваров.

Когда моя чашка пустеет, из магнитофона начинает литься: «Сегодня в белом танце кружимся…» На меня накатывает ностальгия: эх, помнится в школьные годы под эту песню…

Артём тихонько трогает меня за руку.

– Потанцуем?

– Вообще-то у нас тут тренинг, а не вечер танцев, – слабо огрызаюсь я.

– А я и обращаюсь к вам как к психологу. У меня, может быть, гештальт не закрыт. На школьной дискотеке я хотел потанцевать под эту песню с девочкой, которая мне нравилась, но проклятая стеснительность помешала мне ее пригласить.

– Не могу представить, что когда-то вы были стеснительным, – бормочу я, но встаю со стула. – По-моему, самомнение у вас до небес.

– Я научился маскироваться, – Артём выводит меня на свободную половину кабинета и с удовольствием прижимает к себе.

Мне так уютно и тепло в его объятиях, что я мгновенно начинаю злиться. Подумать только: еще неделю назад я ратовала за независимость и феминизм, а сейчас готова растаять в объятиях малознакомого мужика. Наверное, это все фэн-шуй проклятый виноват: мама запала на первого встречного лысика и меня неудержимо влечет к случайному знакомому.

– Может, все-таки признаете, что неравнодушны ко мне? – спрашивает Артём, когда мы начинаем перетаптываться с ноги на ногу под заунывное пение. – Конечно, мне далеко до Иннокентия с его телом греческого бога, но я тоже стараюсь держать себя в форме.

Его дыхание столь приятно щекочет мой висок, что по шее бегут мурашки. Я судорожно вздыхаю.

– А вы не могли бы помолчать? Ваша глупая болтовня мешает мне наслаждаться песней.

– Помолчать? Ради вашего удовольствия я готов на всё. – Он еще крепче прижимает меня к себе и замолкает.

Вот только секунд через двадцать его ладони неторопливо сползают с моей талии на попу. Елки-палки! Почему мне так приятно? У меня прямо ноги подкашиваются от удовольствия. Мои пальцы на мужских плечах чуть вздрагивают. К счастью, через мгновение я все-таки беру себя в руки и долго-долго смотрю Артёму в глаза, вкладывая во взгляд тонну негодования.

В ответ этот наглец еле заметно улыбается.

– У вас такой обворожительный взгляд…

– Верните, пожалуйста, свои лапы на талию.

– Лапы? У меня – лапы?

– Конечно! Вы же ими лапаете, значит, это лапы.

Его зрачки расширяются от удовольствия.

– А если я не смогу с собой справиться и убрать руки?

– Вы будете удалены с тренинга на неопределенное время. Возможно, навсегда, – я стараюсь звучать строго, но голос предательски дрожит.

Артём на мгновение касается моей щеки своей, а потом резко отодвигается.

– Ладно, не буду рисковать возможностью наслаждаться вашим обществом.

Руки Артёма медленно скользят вверх по моей пояснице, вызывая очередную волну удовольствия. Какие же нежные у Артёма пальцы! А еще от него удивительно пахнет морем и весенним ветром.

Мы танцуем еще минуту, а потом песня обрывается. В груди подымается легкая волна сожаления.

– Молодой человек, а со мной потанцуете? – сверкая глазами, к нам спешит Миссис Летнее Платье.

– Конечно, потанцует, – стараясь не выдавать своего волнения, я выскальзываю из мужских объятий и спешу к столу: мне нужно заканчивать чаепитие, ведь минут через пятнадцать подойдет другая группа.

Кое-как я уговариваю своих бабушек закруглиться и помогаю им собраться домой. Наконец все расходятся, только Артём остается. Я смотрю на него с любопытством.

– Что?

– А можно мне поучаствовать в следующем тренинге? Боюсь, я пропитан негативом с головы до ног, и мне нужно больше занятий, чтобы вырастить в себе хоть маленький росточек оптимизма.

Я отрицательно мотаю головой.

– Почему?

– Вы и так слопали килограмм сладостей, еще немного – и ваша хваленая фигура начнет превращаться в бесформенную тушку.

Он улыбается.

– Значит, вы все-таки неравнодушны к моей фигуре.

Вот ведь зазнайка! А в глазах его наглых, кстати, вовсю пляшут чертики.

Я делаю строгое лицо.

– Я неравнодушна к лицемерию: оно меня бесит. Вы говорите, что хотите научиться мыслить позитивно, а сами даже поленились поучаствовать в упражнении с записками.

– Ах, да… – Он достает из кармана джинсов клочок бумаги и внимательно вглядывается в мое лицо. – Не рискнул положить в мешок.

– Опять природная скромность помешала?

– Вроде того. – Он осторожно вкладывает записку мне в руку и нежно зажимает мои пальцы. – Ладно, не стану надоедать.

Я вдруг пугаюсь, что он может вообще больше не прийти, и невольно удерживаю его за плечо.

– До вторника?

Артём слегка щурится, словно от яркого света.

– Может быть.

Когда он выходит за дверь, я быстро разворачиваю записку и, убрав за ухо мешающую прядь волос, вчитываюсь в чуть кривые строчки: