Дневник: Закрытый город.

— Это для тебя, а не для Нины. — немного обиделся Семён. — Если надо, я для неё другую игрушку подберу. А это твоя. Фёдор не любил, что бы его подарки передаривали.

— А где у него завод? Он не ключом заводится? — я повертел в руках снеговичка. Кажется, он мне сопротивлялся.

— Не боись. У него батарейка импортная. Сто лет проживет. — засмеялся Семён.

Запись 22

Горько и обидно. Мои руки дрожат и не слушаются меня. Сегодня я окончательно понял почему третий корпус называют — корпусом мертвецов. Мы похоронили Юрия. Он один был веселее и жизнерадостнее всех нас в общежитии. Он был нашей общей душой. Сегодня его душа нас покинула.

Траурный трамвай привез его из больницы, попрощаться, и прозвенев в последний раз, отправился в сторону кладбища. Он был всего на год старше меня. Это всё ужасно и неправильно. Мы с ним столько смеялись над чёрным пухом, столько иронизировали, а пух этот. Нельзя с этим шутить в общем. И ладно бы он ему на тело попал. Так нет, вдохнул он его где-то. А где? Никто не знает. Он на работе всегда в скафандре ходил. Да, иногда парни выходили на крышу корпуса, покурить втихушку. Но только когда вся крыша очищена от пуха и проверена. И то, курили в вприглядку. Следили вокруг, чтобы пух не подлетел. А когда человек вдыхает пух, его уже не спасти. И проявляются симптомы не сразу. Бедный Юрик. А день был такой тихий, спокойный. Коньячный день.

Сергей Валерьевич решил влиться в нашу стаю. Нытья поубавилось и стал он приносить коньяк раз в неделю. Пару бутылок. Хороший коньяк, армянский. Ему паёк усилили. Вот он с нами и делился. Он нам коньяк, а мы ему кашу на сковородке и бутерброды с икрой. Та же пьянка, но с оттенком интеллигентности. Обычно сидели вчетвером, когда смены совпадали, трындели о жизни, о работе. Андрей с Юриком играли на гитаре по очереди. С двух бутылок не напивались, а вполне себе выпивали. Это помогало нам немного отвлечься от рутины. Как и в тот раз. Был накрыт стол. Поставили разной закуски. Хлопнули по стопке коньяка и закусив дольками лимона, купленному по настоянию Сергея Валерьевича, разлеглись по своим местам.

Я пребывал в раздумьях о Нине. Хотелось подарить ей хороший подарок, а ничего не придумывалось. Андрей играл на гитаре простенькую мелодию. Сергей Валерьевич умудрился задремать, а Юра, обычно весёлый, был очень задумчив. Он ходил по комнате, смотрел в окно. Я уже думал, что он предложит ещё по одной, но вместо этого он спросил у Андрея, знает ли тот песню «Город золотой»?

Андрей с готовностью запел: “Под небом голубым — есть город золотой…”

Юра слушал и смотрел в окно. Всю песню так стоял и не шевелился. Потом предложил мне сходить дунуть по «весёлой».

Курили в конце коридора. Юрик вдруг стал расспрашивать, как у меня с Ниной? Я от неожиданности даже растерялся. Ну как, как. Общаемся, дружим. Вкусняхи друг другу таскаем. Рассказал, как она мне плюшек напекла, в последнее моё посещение библиотеки. Я этими плюшками тогда объелся. Нормально всё с Ниной, сказал я ему. Не гонит и ладно. Юра достал из кармана никелированный портсигар и дал его мне.

— Держи, я тут приобрел по случаю, но мне он не идёт. А тебе для солидности в самый раз будет. Я его забил самыми злыми сигаретами. Сможешь теперь и на смене радоваться жизни.

— Спасибо! — поблагодарил я. — Но с чего вдруг такие подарки?

— Просто так. Захотелось и подарил. — ответил мне тогда он, и затушил бычок о пепельницу.

Вернулись в комнату. Юра забрал гитару у Андрея. Мы разбудили Сергея Валерьевича, и выпили по второй. Юра притащил табуретку к окну, сел, положив руку на подоконник..

— Осень начинается, — сказал он глядя в окно, — хорошо.

— Да чего хорошего? — отозвался Андрей. — Слякоть. Грязь. Дожди. Спецодежду стирать каждый день. Одеваться непонятно как.

— О! Вспомнил! Всё утро вспоминал! — воскликнул Юрий и запел: «В чистом поле дожди косые…».

Когда он закончил петь, все уставились на него с интересом.

— Это не Высоцкий? Я такой песни раньше не слышал? — удивился Андрей.

— Это Башлачёв. Для осени в самый раз. — Юрик пожал плечами. — Ещё много знаю.

— Жги Юрец! Народу нравится.

Юра играл долго. Мы настолько увлеклись песнями Башлачёва, что забыли про коньяк. Грусть и тоска была в песнях, но и была какая то особенная свежесть, надежда на лучшее. Сложно передать было атмосферу. Словно радость и горе, стояли рядом и держась за руки, пели, дополняя друг друга.

Юра, сбился на последней песне, закашлявшись.

— Э, пора бы нам накатить. Певцу коньяк требуется — горло смазать. — предложил Сергей Валерьевич.

Юра прокашлялся. Разлили и выпили по третьей. Спокойно стало. Песни, коньяк, душевная компания. Чего нам собственно надо? Чего ещё душа желает?

— Я ещё одну песню спою, про осень. Последнюю. — попросил нас Юра.

Расселись и стали слушать.

— Как ветра осенние… — запел он.

Он пел стоя. Хорошо пел. Мы слушали молча, старались не перебивать его. На последнем куплете он снова сел на табуретку и закашлялся.

— Юр. Может тебе к врачу надо? — встревоженно спросил Андрей. Но тот замотал головой.

— Спасибо. Нет. Не пойду я в больницу.