Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём

- Эй, господин хороший, - громко сказал Виль Сергеевич бармену, который не торопился к ним подходить. И когда он всё-таки приблизился, сунул под нос бумажник с фотографией. - Узнаёшь её?

Бармен хранил молчание. Это хромой мужик в грязной бандане, повязанной поверх длинных патлов, в потрёпанной джинсовке и фартуке с логотипом пива "Балтика". Он переминался на месте и, кажется, больше всего на свете мечтал вернуться в свой угол, под свет настольной лампы.

Незнакомцы требовали внимания. Он не мог предложить им самим налить себе "столичной" или семьдесят второго портвейна, а после вписать имена в пустую строчку толстой тетради в жирных пятнах, навечно закрепив на шеях ярмо вечных должников. Не мог распространить над ними шлейф своего превосходства, своего царственного внимания.

- Если не будете ничего брать... - сказал он, перебегая глубоко запрятанными в череп глазками с одного незнакомого лица на другое и в конце концов остановив свой взгляд на детективе, который, видно, внушал ему куда больше почтения, чем щуплый сутулый очкарик.

Юрий оглядел ассортимент бутылок, представленных на витрине, и скептически пожал плечами. Ему хотелось покинуть помещение. Ясно же, что они пришли сюда по ошибке. Но Виль Сергеевич улыбнулся.

- Да, голубчик. Если можно, кофе. И плесни в него двадцать грамм коньяку, я сегодня не за рулём. Мой друг - прекрасный водитель, - он хлопнул Хоря по плечу, так, что у того клацнули зубы. - Юрка, расплатись, будь паинькой.

- Сто десять, - процедил бармен и, даже забрав у Юрия деньги, не сдвинулся с места.

- Так как? - миролюбиво спросил мистер Бабочка, облокотившись на стойку и положив перед барменом бумажник с вставленной в него фотографией; Юра подумал, что, наверное, и сам человек за стойкой, и все остальные уже поняли - в бумажнике нет ни гроша, и по стоимости сам бумажник приближается к стоимости спичечного коробка. - Как насчёт этой дамы?

- Первый раз её вижу, - сказал хозяин заведения, раздобыв где-то кружку и протирая её изнутри сомнительной чистоты тряпицей. - Спросите ребят. Никто её в глаза не видел.

Юра был уверен, что Виль Сергеевич не последует совету бармена. Но он последовал: повернулся так внезапно, что высокие табуреты с одной стороны (с другой сидел молодой учитель) свалились как кегли. Пропойцы не успели спрятать глаза, которые горели в полутьме, словно кошачьи. Тоска была в них такая яркая, что Юрию захотелось зажмуриться.

Детектив, впрочем, и ухом не повёл.

- Мужики, - сказал он. - Я тут кое-кого разыскиваю. Это внучатая племянница моей сестры, и она почему-то выбрала местом рандеву ваше прекрасное заведение. Эй, хозяин, нельзя ли добавить света? Здесь темно как в логове змей.

Светлее не стало, бармен оставался на месте, продолжая натирать кружку с такой маниакальной аккуратностью, будто это экспонат музея, и Виль Сергеевич пошёл между столов, показывая фотографию каждому, кто не отводил взгляд. Один мужчина протянул руку, чтобы сграбастать бумажник со снимком и "взглянуть повнимательнее", но здоровяк ловко увернулся. Пятерня дёрнулась и опрокинула стакан, водка из которого смешалась с рассолом в чаше с солёными огурцами. Её владелец зашипел и принялся облизывать собственные пальцы, на которые попало немного живительной влаги.

- Не знаем такую, - наконец разочарованно и зло сказал пострадавший. - Но шикарная баба, не отнять.

Виль Сергеевич проследовал с портретом своей ненаглядной дальше, а Юра, что плёлся за ним, вдруг почувствовал на своём запястье твёрдую хватку. Он с почти суеверным ужасом уставился на лицо c широко разнесёнными бровями, напоминающие кусты чертополоха. А этот, в отличие от всех остальных, не впал в летаргический сон, - подумалось ему.

Это был тот самый обиженный мужик, у которого пролилась водка: небритый тип неопределённого возраста, с сизым в неверном свете лицом, с запёкшейся коркой на щеках, оставшейся от какой-то кожной болезни, с крупными сальными губами и светлыми усиками, делающими его похожим на моржа. Сходство было бы абсолютным, если бы не рыжая спутанная шевелюра, которой давно уже не касались ножницы.

- Эй, а вы двое ж не из нашей компашки, - он смачно плюнул на свой опустевший стакан. - Вообще не отсюдова. Слишком загорелые... слишком много мясца на ваших костях. Не тухлого и не порченого как у нас! Из столиц своих приехали любопытство удовлетворять?

Это слово, "любопытство", прозвучало в его губах с оттенком пошлости.

- Мы ищем одну женщину, - сказал Юра, кивнув на спину Виля Сергеевича и одновременно пытаясь освободиться. - Он вам фотографию показывал.

Мужчина поцокал языком.

- Ох и красотка же! Писаная красотка. Если где найдёте её, непременно загляните и расскажите старому Егорычу, где у нас такие водятся, - живость ушла из его взгляда так же быстро, как появилась. Помолчал, совершая круговые движения губами (Юра без труда вынул руку из ослабших пальцев), потом вновь уставился снизу вверх на учителя: - А что же, в ваших Ленинградах скучно теперь жить? Так скучно, что на жизнь провинцияльную посмотреть приспичило? Ну смотрите! Вот она, наша жизнь!