Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём

- Я так говорил? - искренне удивился метрдотель. - Не может быть. Я говорил лишь, что после нескольких несчастных случаев санаторий закрылся, чтобы открыться в новом просторном здании в центре города. Ну а здесь... здесь всё по-прежнему. Шторм в середине восьмидесятых оборвал все коммуникации, так что мы обходимся без электричества. Ну, жаловаться грех. Кое-кто считает, что таким образом мы становимся ближе к... природе.

Прищурившись, молодой учитель заглянул в блеклые, почти кукольные глаза Петра Петровича. Если старик думает, что он поверит в сказки о приюте для гуляк и рыбаков... Кажется, что ему, Юре, передался нюх Виля Сергеевича на необычные вещи, и сейчас хотелось встать в стойку, как охотничьему псу.

За окном шёл дождь, где-то рядом протекала крыша - стук капель о дно жестяного ведра не спутаешь ни с чем, - но в остальном было тихо. Вместе с тем учитель был уверен, что, находясь снаружи, слышал голоса в башне. Старик не один, и Юра не сошёл с ума. Это место по-прежнему функционирует.

- Это место как-то связано с...

Юра коснулся своей шеи. Он прекрасно запомнил прошитый серебряной нитью синий шнурок со странным медальоном. Этот шнурок он увидел сейчас на шее старика. Самой подвески не видно, но не приходилось сомневаться, что это именно она оттопыривает рубашку на груди в районе ключицы.

Пётр Петрович кашлянул, словно бы ему дали под дых. Всё спокойствие, вся обходительность слетела с него как смытая дождём. От удара грома всё здание содрогнулось, от деревянных его костей прошла неприятная вибрация.

- Вам лучше осмотреться и познакомиться с моими гостями. К сожалению, не имею права говорить за всех, - сказал старик резко. - Если вы думаете, что я здесь важная птица, то ошибаетесь. Я просто слуга у слуг, а вы - большой счастливчик. Кто-то другой вряд ли бы стал искать это место, и ещё меньше шансов у чужака оказаться под этой крышей. Но вы особенный. Так здесь говорят, хоть я в этом сильно сомневаюсь.

Метрдотель надул губы и покачал головой, будто речь шла о свежести хлеба в магазине.

- Какое-то тайное общество, - пробормотал Юра, чуть не трясясь от гнева. Скрючившийся над низким столом, похожим на преподавательскую галёрку, Пётр Петрович, выложивший перед собой обе руки точно карты, не вызывал у него ни жалости, ни какого бы то ни было пиетета. - Как пить дать. Вроде декабристов, да? Только, похоже, вас не интересуют гражданские перевороты. Что тогда? Нет-нет, подождите, не отвечайте, я не хочу знать!

- Вы зададите этот вопрос другим людям...

- Не собираюсь я ни с кем знакомиться. Прямо сейчас я разворачиваюсь и ухожу, чтобы забрать жену. Мы уезжаем.

Какая-то часть сознания издала короткий, но явный смешок. Нет, сам Юра не считал это блефом, но стоило вспомнить, сколько раз он обещал нечто подобное себе и другим, как начинали опускаться руки. Чувство горькой ностальгии накатило на него и заставило крепко стиснуть зубы. Было что-то бессмысленное в даваемых себе вновь и вновь обещаниях.

- Сожалею, но вы не найдёте её в отеле.

- Нет? О, я долго об этом размышлял. Она буквально свихнулась на этом живом журнале. Я не сомневался, что в этом нет и доли правды, но отвёз её сюда, потому как видел, что всё может стать хуже. Я люблю свою жену, чёрт бы вас побрал! Чем дольше мы здесь находимся, тем меньше я стараюсь руководствоваться здравым смыслом, наблюдая то, что происходит вокруг. И всё больше утверждаюсь в мысли, что отпуск лучше было бы провести где-нибудь в тёплых странах. Отсюда я направлюсь прямо за Алёнкой, и больше никуда её от себя не отпущу.

Он уставился на Петра Петровича с яростью, как бедняга, прижатый к стене в тёмной подворотне, который, глядя в глаза маньяку, понимает, что даже после того как расстанется с кошельком, не уйдёт живым.

- Скажите, если я силой посажу её в машину, что-то помешает нам уехать, да? Мой автомобиль и так неисправен, но если я найду здесь шиномонтаж или хотя бы доброго дядюшку с домкратом и комплектом колёс... Будет что? Протекающий бензобак? Падение температуры и снегопад, что заметёт все дороги? Упавшее поперёк дороги дерево? Или как с Вилем Сергеевичем? Вы, конечно, знаете, что он мёртв?

Пётр Петрович покачал головой, что могло означать одновременно согласие, отрицание, а также нейтральное: "Кто бы знал?". Он вышел из-за своей кафедры и деловито двинулся по часовой стрелке со щёткой в руке, смахивая пыль со спинок диванчиков, которым не помешало бы поменять обивку, поправляя шторы на подоконнике. Проходя мимо левого дверного проёма, метрдотель бросил туда внимательный взгляд, словно сомневался в художественной ценности карандашного портрета женщины с собакой, висящего на стене, - и правда, довольно уродливого. Однако Петра Петровича, знавшего с детских ногтей здешнюю обстановку, занимал явно не портрет. Юра услышал тишину. Тишину, которая может обитать только в пустом гробу, владельца коего давно съели черви. Всё замерло - дождь перестал биться о шифер, сердце пропустило пару ударов, скрипы прекратились, будто кто-то очень сильный подпёр ладонью разрушающуюся башню.