Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём

Так вот, проснувшись в первый раз, я увидел родителей. Они стояли на потолке и, запрокинув головы, сверлили меня взглядами. Крохи-Акации нигде не было видно. В окна лился ровный белый свет, и я обращал на него внимания не больше, чем на складки на собственной постели. Мать и отец смотрели на меня так, будто я самым бесцеремонным образом встрял в их разговор. ПРЕНИЯ, мама всегда называла этот разговор прениями. Прения напоминали смертельную игру между двумя японскими даймё, которые с удовольствием зарубили бы друг друга мечами, если бы не правила этикета и возможное порицание со стороны властителей других провинций. Но никто не запрещает строить смертельные ловушки, словесные и те, что с шипами.

"Зачем ты туда забрался, сын! - спросила мама. - Хотел подслушать взрослые разговоры?".

Они никогда не утруждали себя быть менее заметными. Иногда на кухне, которая традиционно являлась их гладиаторской ареной, кто-нибудь из двоих срывался на крик.

"Они не для твоих маленьких ушек", - холодно продолжала она. Я ничего не ответил. Я заметил, что кроме них двоих на потолке появились очертания мебели - нашей старой мебели с кухни, каждый отдельно взятый предмет, которой некогда принадлежал другому человеку.

"Спускайся сейчас же, маленький говнюк", - рявкнул отец.

Я лежал, пытаясь вжаться в кровать, словно действительно мог взять и просто свалиться вверх.

"Но я... не могу, - сказал я чуть не плача. - Я здесь застрял".

"Что, по-твоему, скажут в школе, когда я расскажу им, что сын меня не слушается? Это их задача, воспитать тебя человеком, так пусть стараются!"

Мама сохраняла внешнее спокойствие, но внутри она вся клокотала. Школа была моим вторым кошмаром. А моя родительница была кошмаром уже для них. Нас с ней обоих не любили - меня в первую очередь потому, что я её сын. Но мне от этого легче не становилось.

Удивительно. Несмотря на то, что они умерли, несмотря на то, что я уже вырос, и никто в целом свете не имеет права мне приказывать, я действительно готов был подчиниться и спуститься (или подняться) к ним... если бы мог.

Кажется, во сне мне пришла в голову мысль, что я уже не мальчик, потому как из груди вырвался вопль:

"А пошла ты! Я не собираюсь стоять кверху ногами, как дурачок. Вы... вы мной помыкаете. Я больше никогда не буду слушаться!"

Их лица одновременно перекосило. Отец размял руки, как бы намереваясь подпрыгнуть и ухватить меня за ногу. На миг я даже испугался. Но потом он расслабил колени, видимо, передумав. Для его массивной туши это было неслабым испытанием, а подвергать своё тело испытаниям отец не привык.

"Ходи осторожнее, выблядок, - сказал он, недобро дёргая кадыком. - Здесь или в собственной комнате, но рано или поздно ты мне попадёшься. Скорее всего, ещё до ужина".

Я нервно расхохотался.

"Да вы же оба уже в могиле! Я давно не проверял - если честно, твою, отец, могилу я видел в жизни дважды, и второй раз - когда тебя, мама, хоронили. Но уверен, что вы всё ещё там".

Мама обиделась. Она отвернула лицо и принялась бесцельно ворочать грязной посудой в мойке. Отец достал откуда-то бутылку пива. Не отрывая от меня глаз, откупорил, облизал горлышко и только потом сказал:

"Мы навечно с тобой, пацан. И я, и мать. Ты будешь помнить нас всегда, и в один прекрасный момент вдруг обнаружить, что стал таким же, как я. Жирным, трухлявым ублюдком. Когда-нибудь... а пока - берегись и почаще оглядывайся. Здесь не так много комнат, чтобы можно было играть в прятки до вечера".

"Сегодня кое-кто без завтрака, - прибавила мать, не глядя на меня. - И, пожалуй, без обеда и ужина тоже".

Я открыл рот, чтобы ответить, и... проснулся.

Долго лежал, изучая бороздки на потолке. Несмотря на по-прежнему горящий в коридоре свет, сумрак подземелий устроился на груди огромной чёрной массой. Я никак не мог разглядеть, что делается в углу возле двери.

Можете посмеяться, но теперь я хожу, беспрестанно оглядываясь. Мне дурно от мысли, что отец, который при своих габаритах умеет передвигаться совершенно бесшумно, может застать меня врасплох. Это какое-то помешательство. Я буквально чувствую его толстые грязные пальцы на своём запястье, а потом, возможно, почувствую и на шее. Он никогда не бросал слов на ветер. Если он обещал дать волю кулакам, то найдёт способ сделать это, перешагнув через грань сна...

Глава 18. Стрекот кузнечика.

1.

Витя высадил их возле одного из заброшенных домов на окраине рыбацкого поселения, совсем близко к шоссе.

- Будь осторожен! - сказал Юра, наблюдая, как клином расходится из-под носа лодки вода. Спенси уже успел забраться к нему в капюшон и снова превратился в самое незаметное на планете существо.

- Я-то уже почти дома, - сказал мальчик. - А вот вы... берегитесь лесных чудовищ!