Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём

- В лучшем... - смех мужчины был похож на кашель. - А получилось наоборот. Я был, наверное, слишком самонадеян. Приехал сюда, бряцая оружием, пусть даже не настоящим, но оружие в голове также должно приравниваться к средствам самообороны, если ты готов пустить его в ход... задавал вопросы, вынюхивал...

- Вы слишком много разговариваете, - Юра коснулся руки Виля Сергеевича. - Вам нужно беречь силы. Возможно, мы отсюда ещё выберемся.

- Да что ты говоришь, - глаза мужчины блеснули, как у кошки. Рот его исказился. - Считаешь меня совсем безмозглым, да? Считаешь, что я должен умереть в счастливом неведении, как мартышка, которая прыгнула с обрыва за бананом?

- Нет, - Юра отступил на шаг, почувствовав волну эмоций, что исходила от детектива. Словно в глотку старого порохового склада дети бросили спичку, воспламенив всё, что могло ещё гореть, - Я просто...

Он не знал, что ещё сказать, а мистер Бабочка уже успокоился. Он посмотрел на Юру тусклым задумчивым взглядом.

- Жалко, что я так и не нашёл свою роковую женщину. Хотя меня не оставляет чувство, что я почти попал. Если бы я был дротиком, то торчал бы совсем рядом с "десяткой".

- Виль Сергеевич, - сказал Юра. - Вы нашли её. Просто не смогли увидеть. Она - та, с которой всё началось. Она была со Славой, а потом, после её ухода, Слава...

- Мариночка? - спросил Виль Сергеевич голосом болезненного удивления, словно человек, обнаруживший в своей постели канцелярскую кнопку. - Эта пигалица?.. Ты меня разыгрываешь.

- Вы лично констатировали смерть, но...

- Больше ничего не говори. Я увидел достаточно, чтобы понять, что весь собранный за не такую уж короткую жизнь опыт можно оценить в чашку кофе, и даже не самую большую. Слушай... она всё ещё здесь?

- Днём здание пустует, но к вечеру все блудные сыновья и дочери возвращаются к родному порогу.

- Приведи её. Я хочу посмотреть. Женщина с фотографии... боже, я сошёл по ней с ума, как только увидел! А потом я собираюсь попросить тебя об известном тебе одолжении, о котором в военное время иногда один товарищ вынужден просить другого. Не хочу, чтобы это стало для тебя неожиданностью... Деньги, уж прости, не верну - я остался без гроша. И убери этот фонарь с глаз моих, темнота гораздо лучше. Темнота разума - вот наше естественное состояние. Ты слышишь, сынок?

Юра слышал, хотя рад бы был не слышать. Спотыкаясь, он бежал вверх по лестнице, прижимая к себе фонарь и не чувствуя, как нагретое стекло жарит даже сквозь свитер. Спустя какое-то время тишина за спиной вновь сменилась тошнотворным звуком, как будто где-то в живой плоти ходят железные цилиндры поршней.

Блог на livejournal.com. 24 мая, 03:06. Нужно убираться отсюда.

...Исследовал весь дом. Всюду мерещился мамин голос, но что он говорит, понять невозможно. Иногда слышал отца, и тогда шея покрывалась испариной. Исследовал даже джунгли на кухне, очень осторожно, не углубляясь в заросли, но всё же исследовал. Где-то здесь должна быть... что? Дыра в моё прошлое? В старую квартиру? Или, может, мой персональный подземный лифт остановился на этаже "Ваганьковское кладбище", чтобы подобрать прямо из могил новых пассажиров? Я увидел Чипсу, что смотрела на меня пристально, будто силилась что-то вспомнить; она начала обрастать чёрными перьями. Я поспешил убраться оттуда.

Как чешется кожа! Это всё колючки и мелкие кусачие мошки. Они облепили всю спину, и стоило больших трудов от них избавиться.

Я стянул майку, порвав её зубами, пустил на бинты для прокусанной руки, и был теперь по пояс голым, в кои-то веки ощущая вонь собственного тела. Смешно. Я словно попал на необитаемый остров. Тем удивительнее осознавать, что горячая вода-то никуда не исчезала. Меня угораздило оказаться на необитаемых островах собственного разума. Самое печальное, я не знаю где они начинаются и где заканчиваются. За всё время пребывания здесь я даже не удосужился составить карту...

4.

Марину-Наталью Юра разыскал довольно быстро. Он боялся, что она ещё не вернулась, и что ему придётся коротать время рядом с постелью Алёнки или, что гораздо хуже, болтаться в гостиной и смотреть в глаза людям, которые способны сделать такое с живым человеком. "Ты прям как малыш, который думал что свинки сами, с радостным визгом, прыгают в кастрюлю", - сказал где-то внутри насмешливый голос Славы.

Но женщина оказалась там, где они расстались в прошлый раз - за барной стойкой. Только Петра Петровича не было видно. Возможно, поэтому содержимое бокала было несколько иным: чистым, как слеза. Не коктейль, честная выпивка. Покосившись на полки со спиртным, Юра с нарастающим удивлением подумал, что в кои-то веки ему не хочется выпить. В голове всё ещё звучал голос Виля Сергеевича: "Темнота разума - вот наше естественное состояние", а другой голос, не то голос жены, не то Спенси, прибавлял: "Зачем её усугублять? Это ещё более безумно, чем дарить ей искусственный свет!"