Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём

"Мама читала нам перед сном писание. Это единственное, что она нам читала. Она говорила, что папа безгрешен, что он, как Иисус, непременно воскреснет, и тогда силой своей любви, силой их совокупной любви нам удастся победить всё зло там, снаружи. Мы наконец выйдем из четырёх стен, как телёнок из коровы, и это будет прекрасный новый мир".

Я издал горлом низкий, тревожный звук. Как-то само собой получилось. Она не обратила внимания. Продолжая говорить, Мария бездумно выковыривала у себя из-под ногтей грязь.

"Его тело становилось хуже день ото дня. Во рту завелись жуки. Тогда мама оставила попытки его поднять и сказала, что он родится заново, от безгрешной женщины, которой, конечно, будет одна из дочерей. Она проводила разные ритуалы, молилась по девять часов в день, не спала и всё просила Господа о снисхождении... хотя просыпаясь, я неизменно слышала, что она разговаривала с отцом. Она просила папу о снисхождении к себе самому, понимаешь? Однажды она отвела меня в сторону и сказала, что я должна готовиться. Что именно я стану той, кто поможет ему родиться заново. "Ты же хочешь спасти папу?" - так она говорила. И я хотела. Всем сердцем хотела, чтобы у неё и у папы всё было хорошо... но, оказавшись здесь в следующий раз, я просто не смогла себя заставить вернуться. Несмотря на то, что любила их до смерти. Там, на той стороне, осталась единственная моя семья. Прошло время, прежде чем я поняла, что мне уже не к кому возвращаться".

Влага в глазах Марии напоминала застывшую смолу. Воспоминания погрузили её в транс.

"Они всё ещё здесь, - тихо сказал я. - Анна просила у тебя прощения. И если ты хочешь с ней поговорить..."

"Всё это больше не имеет смысла, - рот Марии казался маленьким и беспомощным. - Это уже не моя милая сестрёнка. Даже не её душа. Бестелесная сущность, отпечаток того ужаса, что она пережила когда-то".

"Значит, я всё это время болтал с призраками. А как же твой отец?"

Я хотел спросить: "А как же Акация?", но не посмел. Мысль, что я прикипел душой не к настоящему, живому младенцу, а к куску шевелящейся плоти, который бросила мне, как голодному псу, квартира, просто не помещалась в моей голове.

"И он тоже. Каким бы он перед тобой не предстал - это не более чем круги на воде. Папа всегда был трусоват. Он был рад покинуть нас вновь, сразу как это стало возможно".

"Прости", - я не знал что делать, чтобы её успокоить. Эта история совершенно выбила меня из колеи.

"Пустяки, - она вдруг посмотрела прямо мне в глаза. - Я рада, что больше не одна".

"Сколько лет ты здесь?"

"Сколько?.. Не скажу точно. Иногда кажется, что прошло лишь несколько часов и что я всё ещё гуляю в излучине реки, по блестящему под луной лугу, собираю цветы. Поднимаю руку и нахожу один из тех цветков у себя в волосах: совершенно уверена, что это один и тот же цветок, он только сжался в кулак, словно старался сохранить влагу, но всё так же благоухал. Как будто само время заблудилось и теперь храпит под каким-нибудь пнём. А может, и вовсе утонуло. Знаешь, я иногда вижу здесь утопленников. В хороший яркий полдень или напротив, глубокой ночью, когда болотные огоньки собираются потанцевать над водой, на дне можно разглядеть тела. Не знаю, кто они и откуда, но меня не покидает ощущение, что все они мне знакомы".

Я не нашёлся, что сказать.

***

Мы надолго замолчали. Дождь начал накрапывать снова, потом вдруг прекратился. Тучи разошлись, обнажив зев луны.

"Значит, ты теперь причастен к чуду отцовства?" - спросила она.

Вспоминая, когда я успел рассказать ей об Акации, я пожал плечами.

"Это странная история. Мне трудно будет сказать, с чего всё началось. Уж точно не с раковины в ванной комнате, которая вздумала произвести потомство... Словом, я теперь ращу малышку. Пытаюсь. Она недоношена и кроме того с врожденными уродствами".

"Но ты её не бросаешь".

Это был не вопрос. Утверждение. Я вновь пожал плечами.

"Сначала я был готов на всё что угодно, лишь бы не иметь с ней дело, но теперь... ни за что на свете".

Я хотел согреть своё сердце, отвечая на вопросы об Акации, но Мария, кажется, пропустила последние мои слова мимо ушей.

"Мне иногда кажется, что все, что с нами происходит, можно предугадать заранее, - сказала она. - Именно так. Любая встряска, любое самое сильное землетрясение начинается с лёгкой дрожи. Если сумеешь её почувствовать, а ты почувствуешь, если откроешь свою душу достаточно, разве не шанс это изменить свою жизнь? Сделать её такой, какой хотел?"

Подумав, я признался:

"Если бы даже я знал всё заранее, всё равно бы оказался здесь. Такова жизнь. Сложная, и иногда тянет всё бросить - это как избавиться от тяжёлой, неудобной обуви, - но как далеко ты сможешь уйти босиком?"

"Да, - сказала она. - Папа попробовал. Его заставили вернуться в этот мир. Моя мама... она не верила в то, что босиком можно пройти даже шагу. И что же теперь? Она превратила свою обувь в кандалы".

Поймав мой непонимающий взгляд, она хмыкнула.